Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
Это был явный психический срыв. К нему привели чрезвычайное напряжение физических и моральных сил, чувство вины и страха за жизнь ближнего.
Отец Георгий похлопал опера по плечу.
– Юр, не переживай ты так. Господь не оставит нас Своей милостью и пошлет Павлу исцеление. Давайте порадуемся, что пистолет оказался не боевым, а травматическим.
– Ну, почему на нем не было ватных штанов? Толстый слой одежды защищает от глубокого проникновения, а тонкие джинсы…
– Эээ, Юра-ака, не правилна гаварыш, – замотал головой Джураев, обрабатывая рану водкой,
сэкономленной Лялиным на новогоднем банкете. – Ватний штаны – эта… ошен плоха. Вата грязний, не стерил. Он забивалса в рана, и был эта… эээээ…
– Нагноение, – подсказал Мажор.
– Рахмат, – бросил на него Айболит признательный взгляд. – Правилна – нагной. Эта может делат заражения крови и… смерт. А тонкий штаны – толка дырка. Рана ровный, инфекция, кажица, нет. У Пашка-ака – балной шок. Должна быт ооочен болна, даже тмитса перед глазами. Нада нашатыр нюхат.
– Подсунь ему под нос свои носки – сразу очнется, – посоветовал белорус.
– Часта стират – парвуцца, – стал оправдываться наивный таджик. – Он и так в многа дырка. Нада нашатыр… антибиотик… раствор хлоргексид.
Джамшед наложил на Пашкину рану повязку. Обработал раствором водки рассеченную бровь. Потрогал огромную гематому на левом боку.
– Там может бит перелома или трещина ребров. И в голова – трясение мозгов.
– Грехи наши тяжкие, – вздохнул отец Георгий, смывая мокрой вафельной тряпицей кровь с лица и тела Павла. – Если б знал, где упал, то соломки б подостлал.
– А мы и подостлали, – важно объявил Бурак. – Как в воду глядели, когда пристраивали под балконом мешки с мукой. Получилась мягкая посадка. Вот эти четыре я лично укладывал.
– Поклон тебе низкий в самые портянки, – проворчал опер, которого уже достала болтовня белоруса.
– Не за что! – ничуть не смутился тот. – Вы, Юрий, слазили бы все-таки наверх… посмотрели, вдруг чичи там ящик с едой оставили.
– У нас тут – пипец кровавый, а ему, проглоту, жрать подавай! – сорвался на крик Лялин.
Став в стойку Юрия Цезаря – подбородок вверх и вбок, белорус с пафосом произнес:
– Как говорил персонаж пьесы Эжена Скриба, план был великолепен, но я не учел, что в замке крутая лестница – скатился с нее и сломал ногу. За свою неудачу, капитан, вы срываетесь на пожилом нездоровом человеке, который, между прочим, предупреждал вас о последствиях этой безумной авантюры. К тому же, там, наверху, остались ваши вещи.
Лялин мысленно согласился с лицедеем. Тот и впрямь попался ему под горячую руку.
– Не будем ссориться, – включил он заднюю. – Я полез наверх, а вы осторожно уложите Пашку на мою шконку.
Коробки с продуктами Юрий наверху не обнаружил. Стало быть, чичи собирались сначала забрать расфасовку и лишь потом сбросить рабам объедки. Печалька! «Около месяца мы еще продержаться сможем. Есть запасы крупы и сахара. Да и муки у нас – выше крыши, – раздумывал Лялин над сложившейся ситуацией. – А дальше начнется голодный бунт, а за ним и каннибализм». Опера пробил холодный пот. Вниз он ехал, как в преисподнюю. Отвечать на вопросы сожителей ему не хотелось.
Натянув на Павла ватные штаны Владика и накрыв его своим спальным мешком, Юрий собирался ознакомить присутствующих с их невеселыми перспективами, но не так судьба велела.
Очнувшись, Пашка увидел сгрудившихся над ним сожителей. В их глазах было столько жалости и сострадания, что он не на шутку испугался.
– Че за фигня у нас происходит? – пошевелил «воскресший» запекшимися губами.
– Ждем возвращения блудного сына, – c шекспировским трагизмом изрек Бурак, и все дружно рассмеялись.
Глава 21
Голод
С момента последней встречи с бандитами прошло два месяца. Как Муса и обещал, бункер все больше стал походить на склеп. Если раньше у узников существовал хоть какой-то отсчет времени – от одного визита кавказцев до другого, то теперь не было и его, как не стало продуктов питания и работы. Отсутствие последней оказалось наиболее ощутимым минусом нового этапа жизни мужчин. Именно работа была стимулирующим и организующим фактором их существования в неволе. На самокопание и рефлексию времени просто не оставалось – нужно было выполнять план, спущенный сверху. Пленники так уставали, что, едва добравшись до горизонтальной поверхности, проваливались в сон, чтоб наутро снова приступить к ненавистной работе.
Время показало, что отсутствие занятости – зло куда большее, чем физические перегрузки. Без выполнения ежедневной нормы мужчины внутренне размагнитились. Бурак слонялся по лабиринту в поисках геопатогенных зон и, казалось, слегка повредился рассудком. Мажор ежедневно закрывался в туалете и протяжно выл. Джураев с утра до ночи ходил в обнимку с котом, нашептывая ему на ухо что-то по-таджикски. Пашка постоянно скандалил то с белорусом, то с Мажором. Любое возражение последних вызывало у него желание убить обоих, предварительно испытав на них все пытки средневековья.
И только отец Георгий был невозмутим и спокоен, как горьковский Лука – всех мирил, учил терпению и всепрощению. «Избавь меня, Господи, от слабости в моем сердце, от страха и сомнения, укрепи мой дух!» – взывал он ко Всевышнему, когда температура в бункере поднимала градус.
Лялин прекрасно понимал: причина сбоя привычного ритма – голод. Из провианта у пленников остались лишь мука, соль да спички. Запас круп и сахара, в свое время сделанный батюшкой, полностью исчерпался. Еще неделю назад мужчины ели пшеничную кашу на воде. Теперь же приходилось давиться клейстером из муки.
Русич виновато разводил руками:
– Было б хоть немного дрожжей, можно было бы просвирки испечь, а так…
Тетух вздохнул, вспоминая посыпанную солью горбушку хлеба, съеденную им два дня назад.
– Не забывайте: у нас в резерве имеется Обама.
Айболит вскинулся, как ужаленный:
– Кушать кот?! Ты, Пашка-ака, савсэм сильна халава ударил!
– Ударил, не спорю, – почесал тот ушибленное место. – Однако это – выход. По дуроскопу рассказывали, что в Китае ежегодно съедают четыре миллиона кошек, зуб даю.
– А я читал в Интернете, что в семнадцатом веке, когда на кораблях заканчивалась провизия, команда начинала есть трюмных крыс, – задумчиво пробубнил Алтунин, глядя на Злыдня, сидящего на плече у Павла. – Для матросов их просто отваривали, а на офицерские столы грызуны подавались жареными, тушеными или в виде котлеток. Судовые повара называли их «перепелами океана». Крысятина щедро приправлялась гвоздикой и кориандром, но все же сохраняла специфический запах.
– Тоже вариант! – поддержал Мажора Бурак, находящийся в состоянии перманентной войны с Тетухом. – Крыса, дожившая до трех лет, – уже долгожитель! За эту отметку «переваливают» единицы. Сколько времени Злыденьу нас околачивается?
