Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
– Люди разные, – перебил его Митя. – Некоторые, наоборот, входят во вкус.
– Согласен. Но в том-то и дело, что разные! Помню, однажды один такой разный именно «вошел во вкус» и заставил меня отжиматься совсем не по-детски. А один из нормальных ему говорит: «Слышь, воспитатель, пацаненок уже раза в два больше отжался, чем ты, блин, сумеешь. Не позорьс». Все засмеялись, и он меня отпустил… Я к этому времени уже хорошо научился делать пушапы: и на кулачках, и с хлопками между отжатиями… И больше пятидесяти раз мог подтянуться…
Трулль поправил сбившуюся прядь:
– Когда в седьмом классе меня самого сделали старшим и перевели в кельи к ванэмам, стало, конечно, покруче. Тут мало было «излучать респект» – надо было его себе заработать… Профессор наш в чем-то прав: иногда очень бывает похоже на зону. У нас в интернате тоже были свои, типа, смотрящие. Один русский, другой – эстонец. Русского звали Юра Непринцев, по прозвищу Принц. У эстонца кликуха была Носорог. Когда он дрался, то первый удар наносил головой. И звали его Рейно Сарви, что очень похоже на ninasarvik – «носорог» по-эстонски… Моей «пропиской» руководил Принц. Он меня спрашивает: я слышал, у тебя погоняло Трус. Ты и правда трус? Я ответил: нет, это из-за фамилии Трусов. Принц говорит: фамилия тут ни при чем. У меня, например, фамилия Непринцев. Но все зовут меня Принцем, потому что я главный среди русских. Я молчу. А Принц предлагает: если не хочешь, чтобы все старшаки называли тебя Трусом, докажи, что ты смелый пацан. – Я спрашиваю: как доказать? Тут мне предложили: либо переплыть реку к Ивангороду, либо залезть на водонапорную башню, либо прогуляться по Немецкому кладбищу, все – ночью. Я отвечаю: раз ты меня прописываешь, ты и выбирай. Принцу ответ мой понравился, и он говорит: кладбище выбираю.
– Той же ночью Принц и его свита повели меня на кладбище, – рассказывал Трулль. – Чтобы выбраться с территории, надо было перелезть по дереву, которое с нашей стороны сильно наклонилось к каменному забору; по нему обычно лазили в самоволку. Двое из старшаков отказались: дескать, недавно кто-то из их дружбанов навернулся и теперь отдыхает в больничке… То есть уже начали пугать… Но я легко вскарабкался и сиганул с кувырком, как учили. Принц лез уверенно, но осторожничал при соскоке… А когда мы втроем – я, Принц и еще один перец – оказались на кладбище, тот, третий, целый театр устроил: сначала рассказывал истории про призраков и живых мертвецов. Затем стал хватать меня за руку, типа, ой! что там? смотри! мама родная!!! И вдруг исчез в темноте. Принц несколько раз позвал его. А в ответ – какие-то запредельные звуки: то ли всхлипы, то ли стоны… Наверняка заранее отрепетировали… И тут мы проходим мимо одной древней могилы. Я вижу: каменная крышка у нее отодвинута. И Принц говорит: может, его, беднягу, мертвец туда утащил, чтоб не болтал языком. Выручай, мол, товарища, лезь в могилу!.. Всерьез говорит, и губы дрожат…
Трулль замолчал, выжидательно глядя на Митю. Но тот подал, похоже, не ту реплику, на которую рассчитывал Саша.
– Я понял. Вам не было страшно, – сказал Сокольцев.
Александр укоризненно покачал головой и радостно стал возражать:
– Еще как было страшно! Но я к этому тоже готовился, класса с шестого. Я вспомнил, как однажды отец мне сказал, что лишь одной вещи надо бояться – самого страха. Страх парализует человека, он его превращает как бы в кирпич. Страх отнимает силу, свободу. Он сам себя кормит и тобой питается, когда ты ему уступаешь. Он часто тебя обманывает, и с тобой не случается того, чего ты боишься. Поэтому сильные, свободные, смелые люди боятся не опасности, не боли, даже не смерти – они страха страшатся в себе!.. «А как его страшиться?» – спросил я. Иди навстречу ему, так мне ответил отец… Я припомнил эти слова. И, когда изобрел смайлинг, стал заодно приучать себя к ночной темноте, к высоте, к холодной воде и так далее, и так далее.
Трулль снова ожидающе замолчал.
И снова Сокольцев спросил, похоже, нечто для Саши неожиданное:
– А этого эстонца… Носорога… как вы… Как вы с ним поступили?
Тут Александр уже не сдержался и с досадой воскликнул:
– Погодите! Неужели вам не интересно: полез я в могилу или не полез?!
– Интересно. Конечно, интересно, – покорно заверил его Дмитрий Аркадьевич.
– Полез, представьте себе. Полез и провалился. Полз по каким-то лохмотьям. Наткнулся на кость, большую и липкую… Мерзкое ощущение! Но заставил себя ползти дальше и дополз до черепа… С этим черепом я вылез из могилы и протянул его Принцу. Он от меня в ужасе отшатнулся. Черепа не взял. Велел нести его в интернат… А на следующий день предъявил его старшакам, рассказал, как я его добыл из могилы, и объявил, что я никакой не трус и если кто-то посмеет меня им обозвать, будет иметь дело с ним, Принцем, со всеми, так сказать, вытекающими… Мне было присвоено новое прозвище – Акробат. С ним я и выпустился из интерната…
– Носорог вас не тронул? – спросил Митя.
– Ишь как он вас зацепил! Ну, прямо залипли на этого тупого эстонца! – брезгливо поморщился Александр и снова радостно оживился. – Будет вам Носорог! Но сначала надо о Дяде Коле… Он был у нас учителем физики. Звали его Петр Алексеевич Нарвский. Говорили, что он был выпускником нашего интерната и что у нас ему «сочинили» и имя, и отчество, и фамилию. Он к нам поступил младенцем без всяких опознавательных знаков. На Петра Алексеевича и на Нарвского он был мало похож. У нас его прозвали Коперником или попросту Дядей Колей. Потому что он был, ну, прямо копией с того портрета Коперника, который висел у нас на стене в физическом кабинете. Такой же суровый вид. На уроках – логичен и лаконичен, а за пределами кабинета молчал, как портрет на стене. Когда в классе кто-то начинал шуметь, он начинал говорить почти шепотом, и всё вокруг замолкало. Было в его шепоте эдакое гипнотическое… Он и внешне был похож не только на Коперника, но и на Кашпировского. Помните такого?..
Не дожидаясь от Мити ответа, Александр продолжал:
– Я этого Дядю Колю не целил и фишить не собирался. Он сам меня зацепил. Поставив мне несколько «двоек» подряд, вдруг мне говорит: у тебя мама преподавала физику. Зачем ты ее позоришь?.. Откуда узнал? Я как бы никому не рассказывал… Я тут же стал заниматься физикой. До
