Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
Говоря это, дедушка всё более и более наполнялся глубинной радостью, будто вспоминал для себя что-то очень хорошее, а может быть, даже и сладкое. Пирог, например, или целую плитку шоколада.
– Первая биография, с которой мы начнем, будет про меня, дедушку, – сказал дедушка.
Ничего себе самомненьице, подумала я про себя. Он, как бы уловив мои мысли, пояснил: «Про прапрапрадеда Венедикта, про его сына Васю, его внучку Лидку я уже написал. Несколько ранее. А теперь про меня будем писать с тобой».
Конечно не будем, подумала я. Тоже про себя. Где мой «Гарри Поттер»? Там кто-то куда-то улетает на чем-то от злого волшебника, а уж от занудного дедушки я и подавно улетела бы. Но я забыла ту заклинательную молитву, чтобы явился волшебник, а без нее я побаиваюсь дедушку, только молча сижу за столом с навернувшимися на глаза слезами. Но дедушка этого не замечает и вдохновенно продолжает мне, как неофиту, растолковывать:
– Понимаешь, это книга про страдания твоего дедушки. Страдания не простые, а моральные. В жизни очень важно читать про такие страдания, даже если это и не с тобой происходило. Для твоей будущей жизни важно.
Я про такое и вообще не слыхала, поэтому помалкивала. Какие-такие моральные страдания? Может, быстрее отпустит, если не перечить? Но дедушка опять не заметил ничего и также патетически произнес:
– Ну что ж? Если все в сборе и согласны – приступим к работе!
– Я не согласна! – выпаливаю я. – Вот новости! Дети летом не работают и не учатся! У них каникулы! Нам это в школе вечная Майя Алексеевна говорила, та, которая еще тетеньку Свету в свое время учила, а теперь учит нас. Хотя это кажется странным: столько времени прошло, а она не на пенсии? Всё это потому, что Майя Алексеевна слушает советы конгресса геронтологов для тех, кто хочет жить вечно. Там ей это обещают. И на пенсию она не собирается. Это сказала другая моя тетенька, Паша, работающая на конгрессе индивидуальным предпринимателем-фотографом. Правда, сейчас тетенька Паша временно не будет там работать для того, чтобы родить очаровательного малыша. Говорит – видела его во сне. Прехорошенький! Но к делу это не относится. А относится то, что летом ученикам начальной школы работать не положено. Правда про внутрисемейную работу Майя Алексеевна ничего не говорила. Надо будет её поспрошать. А сейчас я на всякий случай сказала дедушке (надо же как-то выкручиваться):
– Я еще не гуляла и у меня болит живот. И вообще жарко.
– Хорошо, – сказал дедушка по-солдатски, – мы сходим на пруд искупаться, потом ты примешь таблетку от живота, прогуляемся на детскую площадку и сядем писать.
Я ничего не смогла возразить дедушке. А это плохо. Значит, я уступаю человеку помимо своей воли? Я этого не хочу. Ах, надо позвонить Майе Алексеевне и проконсультироваться. А сейчас придется смолчать. Но дедушка опять не прочел в моем поведении моих мыслей, а исполнив обещанное, усадил ещё раз за стол и сказал: «Ну всё, с Богом! Начали!».
«Прабабушка Лида, вернувшись в 1973 году на свою старую работу весовщиком на железной дороге в 48 лет, долго не думая, даже бесшабашно, выскочила замуж за своего сослуживца, которого знала раньше. За уже разведенного мужчину, Алексея Ивановича Смолева. И летом стала жить в деревне, откуда он был родом. А так как у нас в малогабаритке было тесновато, то хотя бы на лето, что они уезжали, нам была помощь. И потому я принял её брак спокойно. Но потом прабабушка Лида просила меня приезжать в деревню и помогать ей по хозяйству. Чтобы она копала, а я по строительству помогал. Это мне понравилось меньше, то есть совсем не понравилось. У меня же была байдарка. Знаешь, что это такое? Это когда по маленькой речке на маленькой лодочке плывешь. А еще у меня была мечта учиться в университете, а еще – мечта найти себе партнера-собеседника, которого у меня на то время не было. Вот я и ездил на байдарке и приглядывался – кто бы мог быть моим собеседником? А первый брак у меня был неудачный, потому что разговаривать нам было не о чем, и мы развелись. И с сыном от первого брака Димой я поступал так же, как сейчас с тобой папа с мамой поступают – с одним живешь, а к другому ездишь. Ну вот, а когда я нашел жену, то мы втроем ходили в походы, и я никак не мог быть в Головково. Тебе, наверное, тоже не очень нравится сидеть в Головково? Тоже в походы хочешь? Вот и поедем в Клин, жара только скинет. Клин тебе понравится. Во всяком случае, твоей маме он нравился, когда ей было два года. Лёша любил сидеть с твоей мамой, гладил её по головке, сажал её себе на колени на кухне и разговаривал с бабушкой, которая готовила. Жалко, что ты его не застала. Ну вот, и мне пришлось всё-таки ехать в Головково, чинить крышу и как-то привыкать к этому Головково, хотя я долго не хотел. Потом здесь жили летом твоя мама и тетенька Аграфена. И каждый вечер мимо нашей изгороди гоняли гусей, больших, жирных и очень крикливых. И мама с тетенькой Глафи, еще детьми, вставали на изгородь и смотрели на них. Но боялись, чтобы гуси их не защипали. А потом, когда ты родилась, тебя привезли сюда. И тебе здесь было хорошо под яблонями, прохладно. А маме было непривычно, и она увезла тебя в город, как мы ни уговаривали её остаться, потому что в городе было задымление. Но мама нас не послушала и всё равно уехала. А когда посидела в задымлении, ей захотелось сюда. Но задымление было такое, что маленьких детей нельзя было на улицу выносить, и она сидела в комнате с закрытой форточкой и плакала, почему ей нельзя было ехать в Головково. А папа пошел в магазин и купил ей большой-пребольшой вентилятор, чтобы ей легче было сидеть с тобой».
– И это всё?
– Нет, не всё. Мама, когда была в девушках, соглашалась тут просто бывать, а тетеньку Глафи кидало в разные стороны. И пока она не стребовала с меня интеллектуального похода, ничего с ней здесь не получалось.
Один маршрут интеллектуального похода привезла из Солнечногорского музея бабушка – пойти лесами до Блоковского Шахматова. И вот мы с ней несколько раз пробовали дойти туда, А вторая идея – идти в противоположную сторону и найти церковь, которую строил человек, который строил кремлевский
