Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
запомнились весёлые старты по дальней аллее у маленьких корпусов. бег в мешках, точнее, прыгание, в котором наш отряд стал абсолютным рекордсменом (в чём был и мой вклад, и девочки смотрели благодарно), и та усталость и желанность ужина после полной выкладки – достойной наградой казалась. внутри сырого леса, который начинался сразу за стадионом и отделялся от нас бетонными фонарными столбами – росли, утверждались, новые общественные отношения, основанные на товарищеском соревновании, азарте, любопытстве и безмерной зависти к старшеотрядникам…
по вечерам было кино – причём многие из нашего отряда уже знали ожидаемые фильмы, но смотрели с удовольствием по второму-третьему разу. но вот «Красных дьяволят», проанонсированных вожатыми за ужином отдельно, я видел впервые – и полностью был их романтизмом-героизмом полонён. понимал, что мы тут, хоть и понарошку, но их последователи – на каждой линейке поднимаем знамя общности с ними, чумазыми, неуловимыми…
было немного времени и на прогулки с вольнодумством – я свёл дружбу с владельцем кепки «Речфлот», что считал престижным, почётным. поносить кепку не просил, но интересовался, откуда она родом. в нас разные шевелились тенденции, детская мода ведь не знала рубежа буржуазности. скажем, моя давнишняя детская майка «Теннис», краснобуквенная «газетка» по стилю, именно с отечественными буквами в ободках, но болгарского производства – была когда-то предметом любопытства и небольшой зависти тех, у кого ничего на майке не было написано. но кепка с длинным козырьком «Речфлот» (с другого бока – английской транскрипцией Rechflot) – это был покрывающий всё прочее козырь. вот с Речфлотом мы и гуляли иногда, обсуждая кинофильмы, что успели посмотреть на дачах и по телеку, и уже ужастики, каратистские фильмы, о которых знали только понаслышке – шли мимо гидравлически-бессильного бассейна, по стадиону у края лагеря, воображая что бетонные высокие фонари напоминают те, что ограждали Освенцим… в общем, фантазировали и дискутировали. а когда достаточно уже заслужили уважения нашего вожатого, служившего, оказывается, в Афгане (оттуда родом была его необычная выгоревшая панамка и форма, которую он надевал и показывал в корпусе по нашим многочисленным просьбам, но по лагерю в ней не ходил, скромничал) – попросили его показать, как разбивают кирпич одним ударом.
он выбрал самых достойных, четверых, включая меня, был и наш толстяк-очкарик, самый эрудированный пионер, – отвёл за корпус, а точнее между корпусами встал. долго примерялся и выпускал, словно бык, воздух из ноздрей, и в конце концов долбанул по красному кирпичу локтем. действительно разбил, но мы почему-то считали что это – вполсилы, ждали удара кулаком или «киЯ!» ребром ладони, как на каратистских картинках…
как течёт в краях за акацией (на стручках которой мы научились виртуозно дудеть) время – то, летнее, всеобщее, мы ощущали лишь в свободные часы, догуливали и до ворот лагеря, выглядывали в сторону полей, обходили технический, санитарный и гидроузловой, самый первый после ворот корпус, который ассоциировался почему-то с почтой. обдумывали письма и планы на лето – хвастливые вслух, соревновательные друг с другом, но и интериоризирующиеся. пределом мечты (когда вернёмся из лагеря) тогда было попробовать жэвачку (так произносили) «Баббл гам», со вкладышами, дующуюся…
а мама привозила в выходные, в день посещений – наши жвачки, апельсиновую, мятную (хотя разок в Калистово в пристанционном магазине нам попалась и клубничная, прибалтийская, этот праздник был надолго). по жвачкам легко определялся статус родителей – жаль, жвачки-сигареты уже закончились мои «Тин и Тина», югославские, с Джоном Траволтой на вкладыше. хоть я и берёг их, но за второй класс все и сжевал, до 1985-го года не дотянул… но вот соседу по тумбочкам привезли родители невиданное: как-то он забирался и нечто тёмное откусывал, а я спросил, мол, что за чудо, шоколад? но он гордо продекламировал, словно конферансье:
– Пирожное «Карр-тошка»!
и дал мне попробовать кусочек. какие там жвачки… я полюбил этот вкус пуще всех жвачек бессмысленных, и мечтал «на гражданке» отведать пирожных этих всласть. но и мамины конфетки-бараночки, леденцы-ирисочки, дозируемые, сберегаемые – радовали…
кстати, этот же сосед по тумбочке рассказывал наиболее талантливо анекдот с матом, про Чапаева… что поделаешь: именно так, всё вместе, наше пионерское детство и вынашивало в себе перестроечные анекдотики, тенденции, разложенции… «стоит статУя в лучах заката, а под знаменем красным у ней +уй поднятый» – был финал Петькиного стихосложения. о те поры мы ещё не ведали собственной эрекции, но анекдотическая – уже была с нами…
в шахматный день в столовом корпусе, когда лучшие умы показывали класс и наш отряд состязался со старшими – мы все опозорились, и я тут не был исключением. нас обставляли в несколько ходов, заманивая поддавками и обсмеивая в лицо. в тот день ужин не был заслуженным и вкусным, но кино отвлекло.
не знаю, почему вдруг, ведь было так всё тут хорошо и бодро, но когда мама предложила (второе воскресенье всего лишь) и отсюда забраться на недельку пораньше – я согласился. хотя, именно этим летом поборол ту «восточную» инфантильность, что обнаружилась в предыдущем пионерлагере. когда сообщил усатому вожатому, он всерьёз огорчился:
– И ты на третью смену не остаёшься? Эх, все нормальные парни разъедутся…
словно «нормальный» значило много летом 1986-го, особенно в устах «афганца». эта косвенная похвала мне была так нужна тогда: третье лето безотцовщины… мы такого с мамой и не планировали (оставаться на третью смену) – и тут я немного вжился в обстоятельства наших соотрядников, имеющих «лагерный опыт», ведь некоторые по две, а то и три смены проводят так, пока их родители отдыхают по курортам и заняты личной жизнью… везёт же мне – малейший каприз, и можно даже одну смену не допребывать. правда, жаль: как раз обещали скорый выезд в колхоз на сбор слив! но – к пирожному-картошке городскому хотелось больше… хотя, сперва-то ждала обычная дачная жизнь, купание в пруду и велосипедные радости только.
не помню ни имён, ни внешностей моих соотрядников, ни девчат, ни парней, но помню, какой мы были славной слаженной армией-пионерией.
