Зов земли - Камалешвар
Джумия резко повернулась и ушла в дом. Упав на кровать, она хотела выплакаться, но слез не было. Внутри все будто застыло и каменной глыбой давило грудь.
Мунши Мехрбан с довольным видом поднялся с места:
— Поздравляю тебя, мать Зубейды! Теперь все будет в порядке.
Он вышел за дверь и быстро зашагал по переулку.
* * *
Тетка молча смотрела на колышущуюся дверную занавеску. Ей трудно было поверить, что Джумия так неожиданно согласилась. Тетка вошла в комнату. Джумия лежала, уткнувшись лицом в подушку. Плечи ее вздрагивали. На мгновение тетка заколебалась. Потом подошла к племяннице, погладила ее по голове.
Джумия обернулась, села на кровати. При виде расстроенной тетки она смутилась, ее взгляд вдруг смягчился. Казалось, ласковое прикосновение теткиной руки растопило ледяную глыбу, давившую грудь. К горлу подступили рыдания.
— Ты… ты в самом деле выйдешь за сетха Хаджи? — недоверчиво спросила тетка.
— И сейчас еще не веришь?
В глазах у Джумии стояли слезы. Крепко сжатые губы побелели. Прильнув к тетке, она громко разрыдалась.
Перевод В. Балина.
Мадхукар Синх
ВСЯ НАДЕЖДА НА НЕБО
© Madhukar Singh, 1978.
Все три женщины не стали есть и швырнули лепешки на землю.
— Что это с вами? — встревожилась жена Джанаки. — Хлеб-то разве можно бросать? Не гневите бога!
Рассерженные женщины вышли из шалаша, громко крича:
— За две рупии наняли, да еще и не кормят как положено!
— Подавитесь вы своей жратвой!
— Лучше к Рагхунатху пойдем! И накормит досыта, и по три рупии заплатит.
— Пропадите вы пропадом со своим полем!
Они ушли, и больше половины поля осталось незасаженным. Жена Джанаки в отчаянии ударила себя кулаком в грудь, опустилась на межу и залилась слезами. Сам Джанаки стоял поодаль, не в силах произнести ни слова. С большим трудом удалось ему взять в аренду этот участок. Для этого пришлось заложить ожерелье жены. Еще с тех пор, когда был жив отец, Джанаки мечтал о том, чтобы иметь хотя бы полбигха[45] земли. Ведь безземельного батрака в деревне никто и за человека не считает. После долгих уговоров хозяин Бипат согласился сдать ему в аренду полтора бигха. Но за это Джанаки пришлось целый месяц батрачить на него. Начальник канала предупредил, что даст воду для их деревни только на два дня. Тот, кто хочет высаживать рис, пусть поторопится. В следующий раз воду пустят только через пятнадцать дней. Джанаки целую ночь не спал: надо было проследить, как идет вода на поле. Утром он ходил по деревне, слезно упрашивая поденщиц: «Если вы не поможете мне, мое поле останется незасаженным. Детишки с голоду помрут. Сжальтесь надо мной!» Кое-как уговорил трех поденщиц. Только вот кормить их Джанаки было нечем. Хорошо, жена догадалась. Самим-то, говорит, можно и попоститься, а поденщиц голодными не оставишь. Испекла для них по две лепешки, хоть и пришлось утром младшего сынишку отшлепать, чтобы есть не просил. Детей вечером чем-нибудь авось накормим. А самим-то можно дня два и вовсе не есть. Радостью сыты будем, если с посадкой риса вовремя управимся. Зато через каких-то три месяца все беды останутся позади: рису соберем никак не меньше двадцати — двадцати пяти манов[46]. Половина останется себе. Если еще потом побатрачить у кого-нибудь, то удастся прожить и целый год.
Джанаки растерянно стоял на месте. Жена навзрыд плакала. Значит, в этом году поле останется пустым. Жене одной рассадить рис не под силу. Пройдет два-три дня, и земля станет сухой. На небо надежда плохая. Кто знает, будет дождь или нет? Теперь и на собратьев-односельчан положиться нельзя. А хозяева, случись что, против бедных все заодно. Даже свой брат-батрак и тот норовит обмануть, на сторону хозяев переметнуться. И бьют его, и унижают, а он все терпит и под хозяйскую дудку пляшет. Жена рыдает, будто сына схоронила. А у Джанаки нет слез, чтобы плакать. Когда в деревне раздаются голоса, что батракам следует платить больше, хозяева приходят в ярость. Начинают ругаться, угрожать. «Сколько наши отцы платили, столько и мы будем платить. Будьте рады и этому, ублюдки подлые! А будете артачиться, пеняйте на себя! У нас на такой случай ружья есть. Приставим дуло к затылку — и двигай на поле! Хочешь не хочешь, а работать придется. Податься вам некуда. В деревне мы хозяева. И своевольничать никому не позволим!»
Бессильный гнев душил Джанаки. Завидев Рагхунатха Синха, он судорожно глотнул подкатывавшийся к горлу комок:
— Салям, хозяин!
— Чего это твоя жена плачет? Иль беда какая случилась?
— Да, хозяин, беда.
— Какая же, Джанакирам?
— Не засадить мне свое поле, хозяин.
— Это почему?
— Поденщицы отказались работать.
— У тебя ведь жена есть и дочь.
— Полтора бигха им никак не засадить, пока вода стоит.
Рагхунатх Синх громко рассмеялся. Джанаки даже вздрогнул.
— Вести хозяйство не каждому по плечу, Джанаки!
— Как же нам жить-то, хозяин?
— На бога надейся! Знаешь, как говорят:
Ни зверь, ни птица, ни змея
Не знают тяжкого труда.
Воспой всевышнему хвалу,
Он всем живым дает еду!
Джанаки едва удержал вертевшиеся на языке дерзкие слова и ответил заискивающе:
— Заветная думка у каждого бывает, хозяин. Вот вы к святым местам, наверно, съездить хотите. А я всегда об одном думал: иметь свою землицу! Хоть небольшое поле, а свое! Чтобы детишки ни голода, ни беды не знали. Ведь нас, батраков, за людей даже не считают. Как честно ни работай, никто слова доброго не скажет. Одну ругань слышим. Тычки да зуботычины со всех сторон сыплются. И помощи ждать не от кого. Это разве жизнь?
— Что же ты собираешься делать?
— К вашим стопам припадаю, хозяин. Прикажите своим поденщицам и мое поле засадить. Жара такая стоит, что воду из земли мигом высушит.
Рагхунатх Синх снова рассмеялся и пошел прочь, бормоча стихи из «Рамаяны»:
Без страха нет любви…
О Рама, бог наш Рама…
Джанаки в ярости схватил несколько комьев земли, готовый запустить их вслед богатею. Но комья в судорожно сжатых пальцах тут же превратились в пыль. Никто не внемлет мольбам бедняка. А у бедняка не хватает смелости поднять бунт. Что может сделать Джанаки? Он даже не догадался спросить у Рагхунатха, за какие такие добродетели всевышний благоволит богатым и почему батраки вроде Джанаки, иногда из-под палки, а чаще по своей доброй воле, помогают богатым еще больше богатеть.
Он громко окликнул:
— Хозяин! Эй, хозяин! Послушайте!
— Чего
