Откровенные - Константин Михайлович Станюкович
«С чего это он постоянно спрашивает: сердится-ли она? Точно она не сказала ему этого еще в Петербурге?» — подумала Марья Евграфовна и промолвила:
— Ведь вы, кажется, видите, что я не сержусь… К чему же спрашивать?..
Павлищев взглянул благодарным взглядом, снова крепко поцеловал руку Марьи Евграфовны и проговорил:
- Ѣду сейчас к Цану, а вы приготовьте Васю. Надоели бедняжке эти осмотры докторов… И дорога его утомила…
— Даст Бог, поправится…
— Вы думаете? Вы не утешаете только меня?
— Разумеется, думаю…
— О, благодарю вас, Степан Ильич… Подумайте только… ведь одна мысль потерять Васю…
И Марья Евграфовна залилась слезами.
Павлищев усадил ее на диване в своей комнате и тихо пожимал ее руку, стараясь ее успокоить… Он и сам по временам приходил в отчаяние, что сын его умрет, и сам иногда надеялся, что Вася будет жить и будет около него. И в такие минуты в голову его закрадывалась мысль о женитьбе на Марье Евграфовне.
И теперь, утешая ее, он незаметно любовался ее лицом, ее пышным станом и загорался желанием обладать этой женщиной.
В тот же день был профессор Цан.
Опять долгий и внимательный осмотр несчастного Васи, подозрительно взглядывавшего своими большими глазами на серьезное лицо доктора, несколько ободряющих слов, сказанных при больном, и грустное заявление наедине Павлищеву, что положение больного очень серьезно. Распад легких идет быстро, и только чудо может спасти его.
— Вы, разумеется, не скажете этого матери, но вам я считаю долгом откровенно высказать свой взгляд, — прибавил доктор.
У Павлищева брызнули слезы.
— Куда его везти, доктор?
— Куда-нибудь в горы.
— Но как же оставить больного без врачебной помощи?
— Поезжайте в Глион, над Монтре. Там не жарко, а в Монтре есть врачи.
Павлищев, конечно, не сказал Марье Евграфовне всей правды. Однако, предупредил, что профессор находит положение Васи очень серьезным.
— Умрет? — спросила, мгновенно бледнея, Марья Евграфовна.
— С чего вы это взяли?.. Ничего подобного Цан не говорил. Он не теряет надежды… Горный воздух…
— Что вы там шепчетесь?.. Мама! Зачем ты меня оставляешь! — с раздражительным упреком крикнул Вася.
С приезда Степана Ильича, Вася, нераздельно пользовавшийся каждую минуту лаской и уходом матери, стал ревновать ее к нему. Внезапная близость этого постороннего человека, с которым мать так внимательна и добра, вызывала в мальчике подозрительное недоумение и не особенно добрые чувства к Степану Ильичу. Несмотря на игрушки, которые он привез, несмотря на нежность, которую он проявлял, Вася точно дичился его, был с ним сдержан и нередко делал вид, что спит, когда Павлищев подходил к нему.
Это очень огорчало Степана Ильича. О, как ему хотелось встретить ласковый взгляд, приветливую улыбку на этом изможденном личике. Он не терял надежды, что мальчик к нему привыкнет, и когда раз в вагоне Вася улыбнулся ему — он был несказанно счастлив.
Все это заметила и Марья Евграфовна и не знала, как ей быть, что сделать, чтобы расположить сына к Степану Ильичу. Она часто говорила Васе, что папа его умер, и как теперь сказать ему, что папа тот самый человек, которого он не любит?
Этот раздражительный окрик больного заставил Марью Евграфовну вздрогнуть, а Степана Ильича как-то беспомощно и грустно взглянуть на молодую женщину.
— Я еду нанимать виллу в Глион… Там я постараюсь как можно реже показываться ему на глаза! Он не выносит меня! — прошептал он.
Марья Евграфовна смущенная, чувствуя себя виноватой перед мальчиком, приблизилась к дивану, на котором лежал Вася, и сказала:
— Я здесь, мой родной… Я на минутку оставила тебя… Прости, деточка…
И она покрыла поцелуями его мертвенное личико.
— Мне пора лекарство принимать… Скоро эта противная лихорадка придет, я чувствую, а ты с ним говоришь…
— И не пора еще… Лекарство надо принимать в три часа, а теперь только половина третьего… Да, быть может, лихорадка сегодня и не будет, радость моя! — говорила Марья Евграфовна, усаживаясь в кресло против Васи.
— Ты каждый день говоришь: не. будет, и она каждый день бывает! — раздражительно промолвил Вася.
— Милый! Да разве я виновата, что она бывает… Ты знаешь, как я хочу, чтоб ее не было! — воскликнула Марья Евграфовна. — Оттого-то я и думаю, что ее не будет, и говорю тебе… Не сердись же на свою маму! — умоляющим тоном произнесла мать.
Вася выпростал из-под одеяла свою тоненькую, восковую ручку и протянул ее матери в знак того, что он не сердится.
Та прильнула к ней.
— О чем ты с ним говорила, мама? — спросил Вася после нескольких мгновений молчания.
Это: «с ним» — кольнуло Марью Евграфовну.
— Степан Ильич был так добр, что взялся нанять нам дачу в Глионе… Доктор советует туда ехать. Там хорошо… Там тебе станет гораздо лучше… Завтра мы и поедем… А без Степана Ильича мы не устроились бы так скоро… Он добрый, Степан Ильич, и готов помочь нам… Я его давно знаю. Он очень расположен ко мне и тебя очень любит…
— И он с нами будет жить?
— А ты разве не хочешь, чтоб он с нами жил?
— Не хочу!
— Отчего, родной? — с затаенною тревогой спросила Марья Евграфовна.
— Я хочу только с тобой жить и чтоб больше никого не было, а то ты будешь все с ним говорить и меня оставлять одного… Это нехорошо…
— Да Бог с тобой, деточка!.. Разве не ты единственное существо, которое для меня дороже всего на свете… Разве я оставляю тебя?
— С тех пор, как он приехал, оставляешь… И разве живут посторонние люди вместе… Папы только живут, а ведь мой папа умер… Он не папа… Он, ведь, твой знакомый…
— Да… хороший, добрый знакомый, — отвечала, стараясь скрыть свое волнение, Марья Евграфовна…
— Так пусть живет не с нами! — капризно заметил мальчик. — Слышишь, мама?…
— И заходить к нам ему нельзя?
— Пусть заходит, если ты хочешь, только не часто. Он на тебя все смотрит и твои руки целует. Я его не люблю! — решительно прибавил Вася.
Марья Евграфовна отвернулась, чтобы скрыть охватившее ее смущение. Она чувствовала, как кровь заливает ее щеки. Эта ревность мальчика взволновала ее, и она считала себя виноватой. В самом деле, в праве ли она была согласиться на приезд Павлищева? Но, ведь, он отец!
А Вася, между тем, продолжал серьезным тоном с. безжалостным эгоизмом балованного больного:
— Если я, мама, умру, тогда… выходи за него замуж, я пока я жив, ты должна быть только моя. Ведь и я только твой, милая мамочка! — с невыразимою нежностью прибавил мальчик.
Скорбный вопль вырвался из груди Марьи
