Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
Он подошел к Бабагельды и обнял его за плечи.
– Спасибо, учитель, за идею! – радостно воскликнул.
– Ну и что ты сказал? – спросил Бабагельды.
– Сказал, что сегодня мой день рожденья, и что мне очень хочется хоть ненадолго попасть в город и позвонить домой.
– И он сразу поверил тебе? – удивился Бабагельды.
– Но я убедительно говорил!
– А он что все-таки сказал? – выспрашивал Бабагельды.
– Ты разве не знаешь его? Посмотрел на меня, а потом говорит: “Хорошо». Позвонил в штаб батальона и попросил для меня увольнение.
– Ну счастливо тебе отдохнуть, – сказал на прощанье Бабагельды.
– Что тебе привезти из города? – поинтересовался Луговкин.
– Самого себя, – смеясь, ответил Бабагельды.
Бабагельды пошел в Ленинскую комнату посмотреть вместе с ребятами телевизор. А Луговкин в это время перед зеркалом одевал парадную форму, старательно начистил сапоги куском шинели и приметил ремень Чашина, который тот при любом удобном случае начищал до блеска.
Из ворот полка он вышел, как картинка, глаза его горели и весь он был уже в городе. тропинкой, через лес, он пошел к дороге. В лесу было тихо, если не считать криков птиц, доносящихся время от времени со всех сторон. Осень оголила деревья и только ели и сосны были сейчас зелеными. Луговкин, пройдя немного по тихому лесу, свернул к небольшому озеру, прошел прямиком через вспаханное поле, чтоб сократить путь к шоссе. Старательно вспаханное поле напоминало море с мелкими волнами. Было слышно, как где-то недалеко работает трактор, а прямо перед ним, у опушки леса, пахала островок земли женщина. Не остановиться он не смог.
– Здравствуйте! – громко приветствовал Луговкин, подходя к женщине.
– Здравствуй, сынок, – ответила женщина, поправляя на голове белую косынку.
– Как дела идут? – спросил он ее.
– Спасибо, сынок, помаленьку. А ты куда идешь, в город?
– Да, шел через лес, вас увидел и не смог мимо пройти. Можно мне пару кругов сделать, – неожиданно попросил он у женщины.
– А ты когда-нибудь за плугом ходил? – поинтересовалась она.
– Конечно.
– А ты ж деревенский? – выспрашивала она.
– Да, есть такая деревенька, которая тоже, как и ваша, стоит возле леса.
– Видно, скучаешь по дому? – ласково спросила она Луговкина.
– Еще как!..
– Добрый ты парень. Я думала, вам в армии и скучать некогда, -задумчиво сказала она. – Что такое тоска да скука, я знаю. Когда в это село замуж вышла, очень тосковала по дому. От тоски даже песни пела…
Луговкин взял плуг и хотел пройти только один круг, а когда начал пахать, ему уже и не хотелось уходить с поля, а перед глазами вставали родные лица, дом, где родился и вырос, друзья… Мысли унесли его так далеко, что он совсем забыл об увольнении.
Пахать он любил. С самого детства начало пахоты считалось у них в селе праздником. Недалко от села у Луговкиных было два небольших поля: гороховое и картофельное. И когда весной пахали землю, а в конце лета собирали урожай, то вся семья на несколько дней уезжала туда.
Наступало время пахоты. Глава семьи, Алексей Луговкин, рано утром запрягал лошадь, выносил из сарая плуг, отдыхавший целый год, и грузил его на телегу. Когда Витя был еще совсем маленьким, пахал сам Алексей Луговкин. Жена и дочь по мере сил помогали ему, а Витя, мешая всем, болтался под ногами. Сестра вечно сердилась на него и говорила матери.
– Мам, ну зачем мы взяли Витьку с собой, мог бы и у соседей поиграть. От него толку никакого, того и гляди под лошадь попадет.
Но отец с матерью исподволь приучали паренька к хозяйству. Отец никогда не кричал на него, а лишний раз показывал, как лучше лопатой землю копать, с какой стороны лучше к лошади подойти, чтоб запрячь, а то и вожжи давал подержать, когда сам был занят. А когда Витя подрос и мог сам землю вспахать, и урожай убрать – стал настоящим помощником отца. Делал свою работу с охотой и любовью, умело.
Вспоминая детство, Витя Луговкин всегда чувствовал себя счастливым. Потому что тогда у него был отец…
Отца он потерял неожиданно. В тот день, когда его положили в больницу, он был у него вечером, кормил куриным бульоном, отец даже яблоко попросил и немного откусил. Витя обрадовался: “Значит, дело на поправку пойдет!». Если бы он знал, что видел отца живым в последний раз. Разве бы он ушел тогда домой!?
Женщина поправила платок, повернулась и пошла к дому, стоящему неподалеку. Минут через пятнадцать она вернулась и принесла кувшин с молоком, сыр, свинину с куском черного хлеба. Постелила скатерть прямо на поле и позвала Луговкина.
Пока он ел, она рассказывала ему о себе: оказалось, что у нее три дочери и два сына, но они подросли и разлетелись из родного дома в разные края, в городе теперь живут, а домой приезжают очень редко, не вспоминают про мать и больного отца. В этом году обещали приехать помочь с пахотой, да видно дела не пускают, вот и приходиться самой…
После обеда Витя Луговкин опять взялся за плуг. Оставалось вспахать совсем немного, и он, время от времени поглядывал на часы, поторапливал коня. Нужно было вовремя вернуться в часть из увольнения, а о том, что собирался в город, он даже и не вспоминал.
Когда закончил пахать и вывел коня на край поля, до возвращения в часть оставалось минут сорок. Луговкин привел себя в порядок. Времени было в обрез. Когда женщина вышла, чтобы позвать солдата в дом обедать, она увидела его бегущим у кромки леса.
– Эй, солдат, солдат, куда же ты? – крикнула она ему вслед.
Луговкин, услышал голос женщины, обернулся, снял с головы зеленый берет и помахал им.
* * *
Рота была дежурной по полку. Часть ребят отправилась в караул, а остальные, под руководством сержанта Филева были направлены к старшине Марчилюнусу. Старшина повел обычную разъяснительную беседу, которую ребята слышали каждый раз, когда приходилось дежурить по кухне. Старшина подробно объяснил, как мыть посуду, как и где раскладывать на столах хлеб, как помогать поварам. И каждый раз спрашивал: “Понятно?». На что солдаты шутливо отвечали: “Понятно, товарищ старшина, можете не беспокоиться, все будет так, как вы хотите!».
– Поняли, да поняли, а на самом деле ничего вы не поняли, салаги. Вот сейчас проверю и окажется, что все сделано наоборот. Ни ложки, ни чашки помыты не будут, – нахмурился старшина, заранее раздражаясь. Луговкин не
