Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
— Все будет хорошо. — Абелона вернула телефон. — Ты встретишься с Кларой. И все узнаешь. — И она вернулась к дневнику Ауры.
Пока Абелона читала, Эстер рассматривала ее лицо. Каждый раз, когда Абелона, изучая очередную страницу, улыбалась или хмурилась, Эстер спрашивала ее, о чем она сейчас прочитала. Эстер долго не хотела никому показывать записи, боясь неловкости и тревоги. Чувство единения, возникшее, когда она дала дневник Абелоне, удивило ее саму. Абелона перелистывала страницы, время от времени шепча что-то по-датски. Она бегло проглядела пустые листы, отделявшие подростковые годы Ауры от ее взрослой жизни.
— «Семь шкур», — прочитала она вслух и вздохнула. — У-уф. Аура любила истории о шкурах, ja? — Она взглянула на Эстер.
— О шелки. Да. — Эстер подвигала чашку. — Хочешь верь, хочешь нет, но я ревновала. Мне просто хотелось, чтобы она думала: я ничем не хуже этих мифических существ из ее обожаемых сказок.
— Ja, могу себе представить. Ты хотела стать для своей сестры всем. — Абелона потянулась за чашкой. — История, старая как мир. Наши прабабки были такими же. Гулль хотела удержать Йоханну от замужества, от переезда в Австралию. Больше ей ничего не нужно было.
Эта мысль больно отозвалась в душе Эстер. Она оглядела гостиную: стены, потолок, дверь. Дом, в котором жила Гулль.
— Мне кажется, все началось с Йоханны, — вспомнила Эстер. — Увлечение Ауры этими шелки. Все началось с нашей семейной мифологии.
— Ja? — Абелона предложила еще чаю, и Эстер протянула ей через стол свою чашку.
— Когда мама или Эрин доставали старые фотографии и изображения родословного древа, из нас двоих Аура всегда проявляла к ним куда больший интерес. Мне они казались скучными, чопорными. Для меня они никогда не были реальными, а для Ауры — были. Но я хорошо помню, как меня поразила история Йоханны. Как она в Нюхавне взошла на борт корабля, отплывавшего в Австралию. Она тогда только-только вышла замуж за вдовца и стала мачехой для его пятерых детей. Верно?
Абелона кивнула — глаза ее ярко блестели.
— А самого младшего из пятерых, совсем еще младенца, Йоханна всю дорогу прятала в складках своего плаща. Да?
Абелона снова кивнула:
— Семья покойной матери хотела воспитать малыша здесь, в Дании. Муж Йоханны согласился, но, по-моему, только чтобы ни с кем не ссориться. В день отплытия они с Йоханной тайно пронесли малыша на борт, чтобы не добавлять его в список пассажиров. Ребенка усыпили сладкой водичкой с парой капель коньяка и спрятали под плащом Йоханны.
Эстер щелкнула пальцами.
— Когда Аура услышала эту историю, она тут же решила, что плащ Йоханны — это волшебная тюленья шкура. Что Йоханна — шелки, связанная со своими смертными мужем и детьми. Что она навеки была обречена страдать от разлуки с родными, которые остались в Дании. Что она всю жизнь прожила, тоскуя по ним. По Гулль.
На лице Абелоны появилось странное выражение.
— Что ж, хорошая история.
— Семейные легенды почти всегда хороши. Мне кажется, что желание Ауры отправиться в Данию таится в наших корнях. Когда мы были маленькими, мамина лучшая подруга, Куини, говорила нам, что истории и места связаны друг с другом; нельзя взять легенду о шелки родом из Северного моря и пересадить ее на побережье моря в Южном полушарии, где мы росли. На Лутрувите, в Тасмании, есть свои древние легенды о женщинах, тюленях и море.
— Это верно. Датские легенды о шелки совсем не то же самое, что ирландские истории о шелки. Или шотландские. Истории принадлежат местам, где они появились. Absolut. — Абелона перевернула еще одну страницу дневника — и у нее словно перехватило дыхание. Она протянула Эстер дневник, открытый на пятой ксерокопии и пятой строке.
Эстер подалась вперед.
— Ты знаешь эту скульптуру?
— Ja. — Глаза у Абелоны округлились. — Oh skat, ja[90]. Знаю. «Коупаконан» — моя любимая скульптура. А Ханс Паули Олсен — мой любимый фарерский скульптор.
Эстер изучала выразительный образ, скульптуру, которая, сколько ни рассматривай, до сих пор поражала ее до дрожи. Из морских волн поднималась нагая женщина; одна ее нога уже стояла на берегу, вторая все еще оставалась в полусброшенной тюленьей шкуре. Взгляд женщины был волевым, поза выражала силу. За спиной статуи высились, вздымаясь из воды, живописные голые скалы.
— Как-как она называется? — переспросила Эстер.
— Коупаконан, — повторила Абелона. — Дева из тюленьего народа.
У Эстер пульс застучал в ушах.
— «Шкура пятая», — прочитала Абелона. — «Обретение». — Она помолчала. — «Украденным никогда не завладеть по-настоящему». — Абелона пристально посмотрела на Эстер. — Аура говорит о собственной тюленьей шкуре? Говорит, что кто-то украл ее? А еще — о том, что нельзя похитить суть человека. Ja?
Голова у Эстер шла кругом.
— Где она? Эта скульптура? Мы можем сходить посмотреть на нее?
— Нет. Она не в Копенгагене. Она в Микладеалуре.
— Где? — Эстер пожала плечами.
Абелона взглянула на нее:
— Коупаконан — на Фарерских островах.
* * *
Эстер пробежала еще квартал, спеша в кафе, где они с Кларой договорились встретиться. После разговора с Абелоной о скульптуре тюленьей девы голова шла кругом. Какое отношение она — и Фарерские острова — имели к Ауре? Наконец Эстер увидела кафе, и на лбу у нее выступил холодный пот. Сердце екнуло, когда она заметила среди сидящих на открытой террасе Клару; очень светлые волосы и красную помаду она узнала по фотографии, которая была на сайте.
— Клара? — Эстер так нервничала, что внутри завязался узел. Ей безотчетно хотелось повернуться и убежать от вопросов, которые она сама же собиралась задать Кларе о фотографии и об Ауре. Ей хотелось сбежать от любых ответов о судьбе сестры, а ведь эти ответы вот-вот прозвучат.
Клара обернулась и помахала ей.
— Привет, Эстер.
— Простите, что опоздала. Семейный разговор. — Эстер пыталась отдышаться.
— Ничего.
Они неуклюже покружились друг возле друга, решая, пожать ли руки или обняться, и наконец, смущенно рассмеявшись, быстро обнялись.
— Как я рада познакомиться с вами лично! — Клара дружески держала ладони Эстер, всматриваясь ей в лицо.
— Взаимно. — Эстер сглотнула, одернула куртку, пригладила волосы. Хотелось избавиться от напряжения.
Клара все так же внимательно рассматривала Эстер.
— Вы очень похожи на сестру.
Эстер безотчетно коснулась лица.
— Никогда так не думала.
— Правда? Особенно глаза. Если бы я встретила вас на улице, то решила бы, что обозналась.
Эстер снова представила себе, как проходит мимо сестры. Мельком замечает румянец на щеках, деревянные браслеты на руке.
— Я хочу, чтобы вы знали, как я соболезную вам в вашей утрате. Утрате вашей семьи. Ваше письмо потрясло меня. Не буду делать вид, будто понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но
