Птичий отель - Джойс Мэйнард
Единственное, что отличало Райю от остальных мамочек, был ее возраст. Ведь остальным – не считая тех, кто родил уже по шестому или седьмому ребенку – было не больше двадцати. Если ваш малыш устал или проголодался, вы даете ему грудь и продолжаете заниматься своим делом. Райя же могла воспользоваться лишь бутылкой с соской.
Все дети были черноволосы и смуглы, как и их родители – коренные жители. Но Алиша, хоть и жила как остальные, все же оставалась гринго. Ее покойная мать была любительницей итальянской оперы, ее старшая сестра жила в городе и училась в университете. А отец был коренным калифорнийцем и имел адвокатский диплом.
Так что Алиша и остальные дети в Эсперансе принадлежали к разным мирам. Райя разговаривала с ней на английском, но подбиралась и к испанскому, купив англо-испанский разговорник. Алише еще не было и года, а Райя уже использовала в общении с ней испанские фразы, пока что в виде вводных слов пор фавор[166] или грасиас[167]. Кто-то из постояльцев «Игуана Пердида», оставил детскую книжку Buenos Noches, Luna[168] на испанском, и хозяин гостиницы Израэль отдал ее Райе. Райя читала ее вслух для Алиши по несколько раз в день.
«En la gran sala verde, habia un telefono y un globo rojo y una pintura de una vaca saltando sobre la luna…»[169]
Произношение у Райи было ужасное, но Алиша обожала слушать ее. Порою я останавливалась рядом с Райей, дивясь на эту женщину и этого ребенка. Прямо сейчас они жили настоящей счастливой жизнью – гораздо более счастливой, чем в других семьях с их домами и машинами, качелями, непомерно большим количеством игрушек, с их компьютерами и внушительными банковскими счетами.
Прямо сейчас Алише нужна была Райя, а той – Алиша. И больше они ни в чем не нуждались.
66. Как рыбке зонтик
Иногда, стараясь помочь семье (отец давно умер, мать вечно пьяная), Кларинда торговала сумками, которые шила на пару с Амалией. И это был не какой-то там ширпотреб, продающийся в торговых рядах. Под руководством Амалии Кларинда украшала лямки разноцветными камешками, а из распоротой одежды с блошиных рынков делала роскошную шелковую подкладку с потайными кармашками, куда вкладывались какой-нибудь замысловатый камешек, ракушка или пуговица (чего только не было в закромах Амалии).
– Не вздумай продешевить, – предупреждала Кларинду Амалия, когда, подхватив с полдесятка таких изделий, девочка в первый раз отправилась с ними на рынок.
Еще у Амалии была любимая поговорка, вычитанная ею в журнале Глории Стайнем[170] (одна из забытых вещей в кафе у Гарольда). «Женщина без мужчины – как рыбка без зонтика». По какой-то причине вторая часть напрочь выпала из ее головы.
– Una mujer sin hombre es como un pez, – повторяла девочке Кларинда, и та кивала со всей серьезностью. Женщина без мужчины – как рыбка.
Рыбок Кларинда любила, так что почему бы и не побыть ею? Главное – не оказаться пронзенной гарпуном Паблито.
Стояли восхитительные ноябрьские дни, когда сезон дождей уже закончился и все вокруг цветет, а воздух прозрачен, как хрусталь. Я отправилась в деревню за манго, из которого Мария намеревалась приготовить соус сальса к рыбе.
Я зашла к Гарольду, чтобы выпить смузи: люди-ящерицы, как всегда, расположились за своим столиком. Пепельница была полна окурков, Карлос и Винсенте потягивали пиво, а Хуан уже перешел на ром с колой.
Увидев стоящую возле их стола девочку, я крайне обеспокоилась. Это была Кларинда: она бойко пыталась разрекламировать свои чудо-сумочки, чтобы рептилии купили хотя бы одну. Было в этой рядовой на первой взгляд сценке что-то порочное – словно ты надкусила фрукт, а он на поверку оказался гнилым.
Я любила Кларинду не меньше, чем Амалия, за ее живой ум и легкость в общении. Будь она взрослой женщиной, такую манеру разговора можно было бы принять за кокетство. Но ведь она, девочка, имела дело с рептилиями.
– Veinte garza[171], – приговаривала Кларинда, демонстрируя сумочку. – Muy bonito. Muy linda[172]. — Девочка старалась упрощать свою речь, зная, что эти трое, хоть и прожили в деревне дольше, чем она живет на свете, так и не сочли за труд выучить испанский. Двадцать гарса — вот сколько она просила за сумочку ручной работы. Всего лишь пару долларов.
– Пять гарса, – ответил Карлос. – И это моя последняя цена.
– Я готов выложить пять с половиной, – предложил Винсенте. То есть накинул около трех центов.
Подбоченившись, Кларинда захихикала.
– Est arte fino[173], – сказала она, как учила ее Амалия. А еще предупреждала: смотри, не продешеви. Ты же мастерица, а не какая-то там попрошайка.
– Ладно, пусть будет пять, – сказал уже захмелевший Карлос. Но Кларинда не сдавалась.
– Двадцать, – повторила она, тряхнув хвостиком. Руки на бедрах, в глазах вызов. Вылитая Амалия. Именно так она разговаривала с мэром, требуя прекратить бесплатную раздачу сухого молока со вкусом клубники от фирмы «Нестле», рассчитанную на то, чтобы мамочки перестали кормить детей грудью.
– А ты ничего, – заметил Винсенте. – Тебе сколько лет?
Уже не смешно. Амалии было всего девять.
– Ее мать – шлюха, – заметил Карлос на английском, обращаясь к друзьям, но Кларинда все поняла, так как знала чужой язык гораздо лучше, чем они – ее родной.
– Даю пять, – сказал Карлос, шлепнув на стол банкноту.
– А я – десять, – объявил Хуан.
Винсенте уже потянулся к сумочке с застежкой из кокосовой скорлупы, и я знала, что в кармашке был припрятан необычный аметист, привезенный Амалией из Мексики.
– Ладно, пусть будет сто. – Винсенте выложил на стол еще банкноты и горсть мелочи, несколько монет скатились на пол. Кларинда удивленно уставилась на них.
Облокотившись о стойку, я стояла в ожидании смузи. Обычно я старалась держаться подальше от этой троицы, но сейчас не могла не вмешаться.
– Оставьте ее в покое, – возмутилась я и сказала Кларинде, что куплю у нее сумочку.
– Буэнос диас[174], Мэри Поппинс, – хмыкнул Карлос.
Смузи еще готовился, но мне было противно тут оставаться.
– Этой мужик точно не светит, даже если б она оказалась последней телкой на свете, – изрек
