На память милой Стефе - Маша Трауб

конце концов перестали давать ему взаймы. Он страшно злился и обвинял во всем маму. Твердил, что лучше бы уехал с «этой русской», она никогда ему ни в чем не отказывала. Мама прятала деньги, но отец все равно их находил. Он не был добрым человеком. Нет, он не бил маму, но она все время чувствовала себя униженной. Он без конца ее сравнивал с этой Стефанией и, когда напивался, твердил, что моя мама испортила ему жизнь, женив на себе. Мама была бесконечно доброй и нежной. На рынке ее все любили. Но с отцом она становилась другим человеком – запуганной, несчастной. Отцу все в ней не нравилось – не такая стройная, не такая красивая, не такая изысканная. Простушка, одним словом. Он грезил своей Стефанией. Говорил, что с ней у него была бы другая жизнь. И когда она вернется, он нас тут же бросит. Но Стефания не возвращалась. Мама выходила замуж уже беременной, что скрыли от всех родственников. И отец ей этого так и не смог простить. Не верил, что мама забеременела от него. Стефания ведь не забеременела. Он бесконечно мечтал о путешествии на корабле, о поездке в Россию, не понимая, что его там ждет, строил безумные планы, а мама мечтала о спокойной жизни. Отец не хотел работать, считал себя выше того, чтобы влиться в семейное дело и стоять на рынке. Мы тяжело жили. Мама с папой без конца ругались. Я не была такой, как Алекс – не была рождена в любви. Если бы не мамина беременность, мой отец на ней никогда бы не женился. Он ее не ценил, не берег, не был ей верен.

Но иногда у нас наступал настоящий пир. Отец, уже пьяный, приносил кучу денег и бросал купюры на стол. Говорил, что выиграл на скачках, или в карты, или где-то еще. Ему повезло. Мама прятала деньги, пыталась экономить. Не знаю, верила она или нет, что деньги получены от выигрыша или отец опять влез в долги. Наш дом давно находился под залогом. Родители, братья и дяди мамы, владевшие бизнесом, не хотели иметь дело с моим отцом. Если честно, мы тогда жили совсем впроголодь. Если бы не рынок и знакомые, которые подкармливали меня и маму, передавали одежду, не знаю, как бы мы выжили. И вдруг мама сказала, что все. Больше не хочет так жить. Заявила, что отец может собирать свои вещи и убираться, куда захочет. Она подает на развод. Да, это будет непросто, долго, но у нее больше нет сил его терпеть. Папа тогда закричал, а мама, наоборот, говорила спокойно, даже жестко. Я никогда ее такой не видела, у нее даже голос изменился. Она меня отправила в комнату и велела не высовываться. Но я все подслушала, конечно.

Мама сказала отцу, что требует развода – в то время город административно уже подчинялся Франции и расторжение брака было возможно. Отец начал кричать, что мама никогда не сможет с ним развестись, ведь он хозяин дома. Мама показала отцу какой-то документ. Отец его прочел и отвесил маме увесистую пощечину. Это было впервые. Я так испугалась, что дышать не могла от ужаса. Отца трясло, а мама, держась за горящую щеку, продолжала говорить спокойно. Она по документам остается хозяйкой дома, отец не имеет права даже на клочок в огороде, так что пусть не пробует это обжаловать. А еще мама может выплатить отцу приличную сумму, если он никогда, ни при каких обстоятельствах больше не напишет Стефании. Никак ее не побеспокоит, просто исчезнет.

– И как ты это проверишь? – хорохорился отец.

– Я не буду проверять. Другие люди займутся, – ответила мама. – Я уже подписала такой же договор. Что никогда не попытаюсь связаться со Стефанией.

– Ты продала дружбу за деньги? – отец все еще пытался сделать виноватой маму.

– А сейчас ты за деньги предашь свою великую любовь, – ответила спокойно мама. На самом деле, я видела, как трясутся ее руки. Но она больше не была похожа на мою маму – забитую, закомплексованную, униженную, вечно страдающую. И была этому очень рада. Я не понимала, почему она столько лет позволяла отцу обращаться с собой, как с тряпкой, почему терпела? Почему вообще позволяла ему сравнивать себя с кем-то еще?

Отец тогда ушел, но сказал, что так этого не оставит. Но мама пошла до конца. Через что ей пришлось пройти, даже представить себе не могу. Это сейчас просто развестись, а тогда было равносильно концу жизни. Многие жили в других семьях, оставаясь в законном браке, чтобы не вовлекаться в бюрократические процедуры.

– Какой кошмар. Я этого не знала. – Джанна закрыла лицо руками. – Бабушка никогда слова плохого не сказала о дедушке.

– Она не хотела, чтобы я или ты его ненавидели. Защищала нас от такой памяти, – призналась София. – Но я думаю, что отец и вправду был несчастным человеком. Его зависимость от игр, его долги – от того, что он так и не обрел себя настоящего. Он продолжал жить в мечтах. В которых у него в этой России была прекрасная богатая жена, ему не приходилось работать и выживать. Он же не понимал, что такое Советский Союз. Наверняка тоже был потрясен отъездом Стефании и не мог ей этого простить. Да, я думаю, он ее все время ждал. И, наверное, именно ее любил всем сердцем. На маму его чувств уже не хватило. У них со Стефанией был хоть и короткий, но очень страстный роман. Они оба горели, были невероятными – красивыми, легкими. С ними хотелось находиться рядом, подпитываться этой энергией. А мама не смогла заменить тот огонь, который разжигала в отце Стефания. Мама была обычной, очень доброй женщиной. Дальше нашего городка вообще никуда не выезжала. Наверное, отец мечтал о другой жизни – посмотреть мир, бесконечно путешествовать. Я думаю, ему было очень горько, что все его планы разрушились в один день, когда Стефания объявила, что уезжает на родину. Да, она не могла оставить больных родителей. И никто тогда не знал, как Алессандро мог въехать в СССР, для этого нужно было собрать много бумаг, а времени у Стефании не было. Это для него стало настоящим ударом. Его жизнь покатилась под откос.

– Бабушка никогда не рассказывала, как он умер, – заметила Джанна.

– Попал под машину. Был сильно пьян, – ответила София. – Все полученные тогда деньги он быстро проиграл и пропил.

– Э, простите, вы сказали, что поняли – это Воронов, – подал голос Мустафа.