Возвращение в Триест - Федерика Мандзон
– Мне пора, – говорит она резко.
– Если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони мне.
Она хотела сказать, что у нее нет его номера телефона, но это такая мелочь, практическая деталь, которая сделает их встречу менее значительной.
– Я имею в виду насчет того, что там внутри, – настаивает Вили.
Она пожимает плечами, как бы говоря «хорошо» или «в этом нет необходимости».
– Так или иначе, я живу вон там. – Он делает неопределенный жест рукой в сторону канала и Борго-Терезиано.
Альма кивает, и теперь действительно уже добавить нечего, каждый должен идти своим путем один, как и всегда.
В детстве она мечтала открыть, кем был ее отец, как сокровище на острове, по карте подсказок, которые он нечаянно оставлял, наполовину фальшивых, наполовину сказочных: персидские ковры и китайские вазы, он жаловался, что ими была обставлена квартира, которую ему предоставили и от которой он сразу вернул ключи, едва переступив порог; «жучки» повсюду в уборных и ванных на востоке. И Альма представляла себе зеленых насекомых, те семенят под унитазом и слетаются на зеркало над умывальником; монгольский палаш, подаренный ему маршалом, непонятно, то ли в знак уважения, то ли в качестве приглашения отрубить себе голову самостоятельно.
Потом этот интерес прошел или из-за его постоянного отсутствия, или она повзрослела. Теперь Альма не уверена, что хочет открыть ящик. Не будь этой оборванной фразы Вили – он попросил меня помочь подготовить эту коробку. Если бы не Вили, она сейчас просто швырнула бы ящик на заднее сиденье, домчала, не останавливаясь, до одной из тех лужаек Карста над обрывами и ущельями и сбросила бы вниз, высунувшись над гребнем, чтобы услышать грохот на дне. Но вместо этого она садится на пол гостиничного номера, покрытый мягким ковром, и бережно открывает ящик.
Там много газетных вырезок; похоже, она понимает их, тетради, листы бумаги, скрепленные скрепкой, толстая пачка писем. Фотография, на которой отец в брюках-клеш, рубашке и жилете поднимает ее повыше, на ней платьице с бабочками, она протягивает руку к морде слона, Сони или Ланка, на обороте написано от руки: Бриони, май 1975. Жестяная коробочка с коллекцией исторических монет, которые дедушка ей дарил под большим секретом, а она забыла в детском тайничке; даже сборник стихотворений Марины Цветаевой с дарственной надписью от бабушки «Не забывай вальс Шопена». Открытка с поселком на далматинском побережье с особняками из белого венецианского мрамора, адресованная ее матери и подписанная «твой любимый смельчак». Была такая игра у родителей, потому что мать презирала смельчаков, считала, что они глупые и грубые, но питала слабость к тем, кто прятался, избегал опасности, к трусливым и застенчивым.
Под открытками Альма находит блокнот: она узнаёт его, у отца больше не было таких блокнотов после того последнего дня на острове. Такие блокнотики использовались в австрийских школах, во всяком случае так он рассказывал, когда подарил ей один; у них синяя обложка и большой красный квадрат в центре, куда надо было вписывать свое имя.
Она сдерживается, чтобы не открыть его, она ведь хорошо усвоила: если рыться в чужих секретах, можно только напороться на неприятности, на правду, которую больше невозможно будет игнорировать. Она встает и выходит на балкон: каким бы ни был временным пристанищем гостиничный номер, странно оказаться в городе, где ты вырос, пусть у нее осталось совсем мало якорьков и никого нет в этом городе, но море, которое открывается перед ней, способно освободить ее легкие, привести в порядок все части или, по крайней мере, собрать их вместе – в городе, где чужеродность – отличительная черта, демонстративная и выставляемая напоказ.
Она делает глубокий вдох, наполненный ветром, и входит в комнату.
Подбирает синий блокнот и садится на кровать. Открывает его.
Неразборчивый почерк ее отца: буквы наползают друг на друга, словно куда-то спешат.
Даты читаются легко.
Первая – 16 мая, только две строчки:
Президент избирается пожизненно, клоунада. Саша, само собой, согласен, Эдвард тоже поддакивает.
23 мая, можно прочесть только половину:
Жертва, божество, максимум жрец его культа личности.
Заметки, которые почти ни о чем ей не говорят.
Потом несколько вырванных страниц.
19 июня
Врачи плетут заговор, нужно спасать жену до того, как ее заставят исчезнуть. Она все воспринимает правильно. Ему сказали, что он болен, только для того чтобы окружить его слугами, озабоченными тем, чтобы взять на себя решения. Они расправились с коммунистами, и теперь остались только бюрократы и подхалимы, лишенные всякой фантазии. Он отдает себе в этом отчет? Попробовать поговорить с ним. Наедине!
В углу страницы приклеена скотчем пожелтевшая фотография. Пятеро мужчин в пиджаках c широкими лацканами, белых рубашках и галстуках. Кажется, она знает этого, с усами и в круглых очках, он сидел рядом с маршалом, когда она подсматривала за ними в окна гостиницы на острове. Под фотографией подпись ручкой: Мафиози!
24 сентября
Революция никогда не признавала тех, кто боится потерять собственные позиции, а только тех, кому в борьбе нечего терять, лишь выигрывать.
Между страницами вырезка из газеты с фотографией торжествующих солдат, грязная форма, выбритые лица, пометка: надо знать!
17 января
Даже университетские преподаватели! Вышли из-под контроля. Игнорировать приказы с Бриони. Белград делает деньги и не знает, кому придется их отдавать. Мы движемся большими шагами к сталинизму. Поговорить с ним!
Еще больше обрывков выдранных страниц.
4 февраля
Мы не переживем самих себя, когда старый главарь банды станет совсем плох. Почему бы тебе не сказать ему об этом?
Потом еще одна фотография, семеро мужчин в красивых позах, словно актеры после съемки фильма. Пометка: У них у всех одинаковые брюки! Бесплатно, прямиком с государственных складов. Подарок на день рождения.
На следующих страницах не проставлены даты.
Сегодня вечером они пришли и сказали мне, кто выйдет из игры (их убьют?), кого заменят, кто имеет вес, кто под подозрением. Я должен помогать создавать и разрушать. Карьеры или жизни? Я не понял. Кто-то стал слишком неосторожным. Завтра в 12:00 они войдут в его дом, испугают жену и детей. Кого убьют на Пасху? Кому откроют дверь? Скоро поменяют страну. Мы в руках Эдварда. Потом его отстранят, по его же приказу. Или жена прикажет. Они расправятся даже
