Возвращение в Триест - Федерика Мандзон
Альма смотрит на документы, разбросанные по ковру: ее фотокарточка со слонами и очень молодым отцом, открытки и письма Альминой матери, «твой любимый смельчак», бесконечные страницы с бюрократическими печатями, которые отнимают у жизни свободу, пионерская пилотка, подарки от габсбургских дедушки с бабушкой, война и Вили, который не хотел, чтобы все катилось к чертям.
Ее жизнь, связанная с жизнью других, заключенная в деревянном сосновом ящике. Жизнь, несмотря на старания родителей, всегда была погружена по горло в вопросы, которые прошлое или память и даже кости под землей проецировали на настоящее, а она только и делала, что шагала по ниточкам паутины, стараясь избежать ловушек Истории, хотя на самом деле ходила прямо по ней.
Вот оно, наследие ее отца, его запоздалая правда или набор для выживания.
Ей хочется смеяться неудержимым истеричным смехом ребенка, который очень устал. Она падает на кровать. Смеется и плачет и впервые скучает по своей семье, ей жалко времени, потерянного вдали от них, когда она убежала как можно дальше от дома на Карсте, от Австро-Венгрии и душевнобольных, абсолютно свободная, именно так, как ее научили. Только отец, мастер расставаний, мог предугадать, что это чувство рано или поздно застанет ее врасплох, поэтому он засунул все эти воспоминания и фрагменты большой Истории в ящик, ведь, несмотря на речи, которые он вел с ней в детстве, он всегда отдавал себе отчет, что прошлое когда-нибудь вернется, только старался отдалить этот момент насколько возможно, чтобы она могла найти свое место, не чувствуя на ногах пут или цепей.
Он оставил ящик у Вили, это было его последнее подмигивание.
Остров, несколькими днями позже
Две голубые лодки на синей линии, два белых альбатроса посреди неба. Маленький катер пересекает кусочек моря до острова, он больше не называется «Партизанка». Плохая примета – менять имена лодкам, но, может, это уже и не тот катер, что раньше.
Альма и Вили ступают на остров, и фактически они два потерпевших крушение, с волосами чуть менее черными и менее ослепительно светлыми, многодневная щетина и морщины от ветра вокруг аквамариновых глаз. С другой стороны, если бы они не потерпели крушение, зачем им причаливать здесь не в сезон? Пейзаж пустынный и ветреный: английский парк совсем зарос, а лес стал густым и непроходимым; деревья повалило бурей, но их никто не разрубил на дрова. Однако остров сохраняет свои чары, и где-то там есть еще могила Купельвизера, первого бородатого владельца, который носил шинель и шляпу из черного сукна, как персонаж русских романов конца XIX века. Потом появился маршал, весь в белом.
Они шагают бок о бок. Они не забронировали номер в гостинице в духе Бальбека, так что персонал смотрит на них с подозрением, когда они идут по дороге, что ведет к виллам и дальше к военному гарнизону, византийскому каструму или маяку. Куда это направляются эти двое? У них такой вид, будто они тут ходили в каком-то прошлом веке.
– Кажется, будто море стало меньше, – говорит Вили задумчиво.
Альма смотрит на бескрайнюю синеву перед ними и понимает, что он хочет сказать, теперь это море называется только «хорватским», и на берегу мужчины и женщины перестали снимать купальники и плавки.
Они пытаются идти в ногу. Взяться за руки или даже обняться за талию или плечи было бы проще, но они этого не делают. Каждый в своих мыслях, складывают стеклышки мозаики, которую они не хотели составлять, пока не поняли, что это изображение и есть их жизнь и у них нет выбора, если они хотят что-то в ней понять.
– Прости меня, – сказала Альма, как только лодка отделилась от материка, направляясь к острову. Не было нужды уточнять за что.
– Это не твоя вина. Все было так сложно тогда.
– Я не думала, что ты…
– Ты не могла думать. – И он приложил палец к ее губам, что означало: больше не будем об этом говорить, это старая история, но также и я дотрагиваюсь до твоих губ.
Теперь они идут бок о бок, спокойно.
– Я так и не понял, кто на тебя донес, – говорит Вили. – В те дни все наперебой старались стать информаторами полиции, были секретные досье на всех.
– И на тебя тоже?
– Особенно на таких, как я, мы были под особым надзором.
– Прямо как Штази… или КГБ.
– Это просто диктатура.
Он внезапно кажется более мудрым, чем она, или, может, она это замечает только сейчас, хотя он всегда был таким с того момента, как приехал, – костлявый мальчишка с глубокими черными глазами, не снимавший футболку с «Црвена звезда», хоть та и навлекала на него неприятности с самого первого дня.
– Думаю, это из-за твоей фамилии, они нашли связь.
– Ты знал? Когда я там была, я имею в виду. Знал, что за нами следят?
– Подозревал, поэтому спрятал фотографии.
– Как ты добыл мое досье?
Вили пожимает плечами. Он вырывается вперед, ускоряя шаг, сворачивает с тропинки к лужайке, которая спускается к морю, подходит к рифам – он еще помнит эти скользкие от водорослей камни, – поворачивается к ней:
– Какое прозрачное!
Альма смотрит издали. Он помнит, что она не так легко уступает, невозможно уклониться от ответа, даже если его приходится ждать целую ночь.
– Я хотел, чтобы досье у тебя было, – говорит Вили, поворачиваясь к ней спиной. – Я думал, что оно тебе нужно, чтобы ты изменила мнение. По поводу меня, по поводу того, кем меня считала.
– А ты? Где твое досье?
– Я его сжег.
Альма молчит.
– Ты хотела его увидеть? Не доверяешь? – говорит он, с возмущением в голосе.
Он отламывает кусочек от скалы и пускает камешек по воде, но тот сразу идет ко дну, ни разу не отскакивая. Альма спускается к нему, на два шага позади.
– Точнее, не сжег. Я порвал каждую страницу на крохотные конфетти, а потом выбросил в помойку. Теперь оно на какой-нибудь свалке среди токсичных отходов. Там ему и место.
Альма садится на влажную скалу, тянет его за край штанины, чтобы он тоже сел. Они ищут глазами рыбок, просто чтобы сказать что-нибудь безобидное, но их нет. Рыбы знают, что нужно подождать более теплого сезона и скапливаться у берега, когда приедут туристы и будут бросать в воду огрызки яблок, косточки от персиков и черствый хлеб.
Их судьбы переплелись, думает Альма, да так сильно, попытки бегства не в счет. Неправду говорят, что наша судьба в наших руках, совсем неправда, наша судьба всегда в руках кого-нибудь еще.
– Почему ты мне никогда ничего не говорил, когда мы были вместе?
Ей хочется взять его за руку,
