Возвращение в Триест - Федерика Мандзон
– Мне требовалось самому понять, где быть. – Он отковыривает от скалы новые кусочки. – Ты не представляешь, что значит расти, не зная, где твое место. Я провел больше лет с вами, чем с родителями, но я не был частью вашей семьи, не был таким, как вы, понимаешь?
Альма слушает его, ее молчание – это знакомое ему свободное пространство.
– Я не знаю, с чем мне хотелось расквитаться. То ли с маленькой семейной историей, которая терзала меня с рождения, то ли с большой и ужасной Историей, которая разрушила жизни таких, как я, которая заставила меня врать, быть фальсификатором, трусом, поднимать бокалы и слушать отвратительные тосты, воображая, что так я могу кого-то спасти.
– Ты и смог.
– Не знаю, в какой-то момент я уже не понимал, кто я, где я. Я врал, врал – и точка, врал постоянно. Я стал чертовой шестеркой, чтобы не становиться жестоким извращенцем.
– Но это сработало.
Вили пожимает плечами. Он не говорит ей единственную правду, которая у него есть, это сработало, по крайней мере чтобы защитить ее, достаточно для того, чтобы она смогла быть с ним и писать свои статьи с фронта преступников.
Он встает, Альма смотрит, как он карабкается по скалам вверх, хватаясь руками за камни, вдруг гораздо более неуверенно, чем мальчишкой на шаткой лестнице Запретного города. Она следует за ним, и они молча идут дальше, мимо римских развалин и вилл. Молодые чайки проносятся по небу и время от времени пикируют в воду. По лугу бегает павлин.
– Это ты нашел блокнот моего отца, да?
Вили поворачивается к ней, не уверенный, посвящать ли ее в этот кусок истории, потом кивает, и слова тяжело падают, куда-то в самое нутро. Теперь это уже неважно.
– Почему ты это сделал?
Вили хотелось сказать, что из-за его отца, из-за того дурацкого письма «от побежденного победителю». Хотелось рассказать ей, что в одиночестве в этой квартире в Белграде без электричества, в этих комнатах, где он жил ребенком; в одиночестве и умирая от страха в ожидании, что за ним придут, в эти бесконечные цинковые дни он читал книги своего отца. Он вцепился в книги, в литературу, как в последнюю преграду перед яростью, которая делала из них чудовищ. Он читал и читал, все эти глупости, о которых писал ему отец, – свобода и братство, идеалы, – ему показалось, это единственное, что способно спасти их. Может, они не спасли бы его, но кого-нибудь, кто придет за ним, новых детей этого проклятого народа. Но он молчит и оставляет эти речи позади.
Альма берет его за руку, он сжимает пальцами ее ладонь, и тогда они впервые чувствуют, что избавились от всякого беспокойства и им хорошо там, где они есть. Потом срезают через луг, который все еще считается военной зоной, и пробираются к маяку.
Подходят к мысу, и каменный домик там, где и прежде, белый, как горный хрусталь, одинокий светлячок или компас неизвестно для кого. Фонарь на башне. Хорошо было бы подняться на самый верх, капнуть масла в светильник, прислушаться к гармонии шестеренок, которые начинают крутиться, отбрасывая луч света на середину моря. Но сейчас слишком рано, небо бирюзовое. Низкая каменная ограда, которая защищает маяк от волн, тоже все еще на месте, это маленькая крепость, где много лет назад ее, до смерти напуганную, с колотящимся сердцем, нашел отец, и Альма поняла, что любящие люди обычно молчат, а не говорят.
Альма держит Вили за руку. Они опираются на стенку, уже не хватает ловкости, чтобы запрыгнуть на нее. Они снова вместе на острове, как в детстве, когда еще не были знакомы и совсем рядом забрасывали душистыми лепестками маршала в белых перчатках со змеиными глазами, героя славной эпохи, полной грез. Или, может, это была просто эпоха их детства, во всяком случае, теперь она закончилась и забыта, как забыты цыганские песни, которые их отцы пели в юности, гуляя на деревенских свадьбах. Прошел век, прошла война, и новый конфликт вернулся. Они держатся за руки – теперь они ближе, идут плечом к плечу, почти соприкасаются, они чувствуют, как благотворная умиротворенность струится по венам и артериям, поднимается до самого сердца, а потом проникает в легкие и мозг: такого рода чувство, вероятно, присуще цельным личностям.
Они смотрят друг на друга. Это так сексуально, думают они. Одиночество и непонимание, любовь и все их мертвые, история и взбесившаяся география; и память, которая восходит к империям и которую хотели похоронить в глубине долины, их нежные годы, и все эти мысли о хаосе их далеких жизней.
Благодарности
Этот роман не был бы таким без рассказов Алесии Димитри, Александры Ивич, Анджелки Балкович, без острова и нарушения границ с Мэри Б. Толуссо, без текстов Эльвиры Мучич и без точной и креативной работы Лауры Черутти, Хелены Янечек и Джованны Сальвии – им моя самая глубокая благодарность.
Спасибо Адольфо Фредиани, от начала и до конца.
Сноски
1
Бора (итал. bora, от лат. boreas, греч. boréas – северный ветер) – сильный и порывистый ветер, дующий в холодное время года с горных склонов и приносящий значительное похолодание на Адриатическом побережье Югославии вблизи Триеста (скорость ветра достигает 40 м/с). – Прим. ред.
2
Морской карась (или белый сарг, или полосатый карась) – вид лучеперых рыб из семейства спаровых. Держится в прибрежной зоне около скалистого дна и зарослей посидонии. – Прим. ред.
3
Бальбек (фр. Balbec) – вымышленный нормандский курортный город, описанный Марселем Прустом в романе «В поисках утраченного времени». – Прим. ред.
4
Осмицы – традиционные фермерские семейные траттории под Триестом, которые бывают открыты всего несколько дней в году. – Прим. пер.
5
дорогая (нем.). – Прим. пер.
6
Золотце (хорв.). – Прим. пер.
7
Георг Тракль (1887–1914) – австрийский поэт-экспрессионист. – Прим. ред.
8
«Подкова» (на триестинском диалекте – сlanfa) – традиционный способ ныряния, распространенный в Триесте. – Прим. пер.
9
Так называли итальянского психиатра Франко Базалью, реформатора психиатрических больниц, который работал в Триесте. – Прим. пер.
10
Крапфен, или берлинский пончик, – круглый пончик с начинкой из джема. – Прим. пер.
11
Кайзерки – небольшие круглые булки с бороздками сверху, появились в Вене и распространены на территории стран, входивших в состав Австро-Венгерской империи. – Прим. пер.
12
Филончини – небольшие итальянские багеты. –
