Возвращение в Триест - Федерика Мандзон
– Я на тридцать лет старше.
– Ошибка. Ты должна была ответить: ты тоже совершенно не изменился.
Она смотрит в пол и улыбается, а когда поднимает глаза, он ее ждет.
– Пойдем в «Полярную звезду»? – говорит он. Выбора у них особо нет, с таким-то ветром.
Они занимают столик у окна, официант в черном жилете и белой рубашке приносит два кофе и два стакана воды, оба тут же понимают, что сделали неправильный выбор: черный кофе выпивается в мгновение ока, и, если хочется протянуть время, приходится заполнять его разговорами.
Вили не спрашивает у нее, как дела, и этим, хоть он сам не отдает себе в этом отчета, располагает Альму к доверию, поскольку там, в столице из этих трех дурацких слогов, позаимствованных из французского, начинается любой разговор и каждый раз застает ее врасплох, поскольку она воспринимает это как настоящий вопрос. Но им не нужны преамбулы, для них не существуют начало и конец, только здесь и сейчас, так что нужно поторапливаться.
– Прости, что тебе пришлось приехать сюда, логичнее отправить тебе все с доставкой, но твой отец специально оговорил…
– Я так и думала.
Они оба не верят в то, что говорят.
Потом немного обсуждают город – благословенная тема, чтобы избежать разговоров о собственной жизни и о войне, о которой все говорят с такой легкостью, но для них это рискованное поле, они это прекрасно знают.
– Наверное, будет проще, если я схожу и принесу все, а ты пока подождешь здесь, – говорит Вили, у которого лучше нее получается переходить к сути.
Альма задумывается – может, он просто не хочет приводить ее к себе домой.
– Пожалуй, так будет лучше всего, – говорит она, удивляясь, как все быстро развивается.
– Тогда я пошел, постараюсь как можно быстрее.
Он уже встал, у нее нет времени схватить его за руку, поддаться порыву, который терзает ее пальцы с того момента, как они сели за столик. Нет никакой спешки, хотелось бы ей сказать. Останься. Думая так, она поднимает глаза и встречает его неподвижный взгляд: разочарование и страх, черный колодец, куда проваливаются слова. Альма смотрит, как он надевает куртку и уходит, ей словно нечем дышать.
Она заказывает минеральную воду, пытаясь воскресить в памяти последний день в квартире блока № 12, но она так старательно вырезала эти дни, чтобы отделить от себя, и их подхватило малейшее дуновение ветерка, а теперь сложно их вернуть. Осталось только ощущение несчастья и отвращения, от которых лучше держаться подальше.
Спустя десять минут Вили появляется в дверях кафе с большим ящиком в руках: вот, значит, это ее наследство. Он аккуратно ставит его на стол, но без торжественности. Садится, и теперь коробка стоит между ними. Простой, как гроб, деревянный ящик с металлическим позолоченным замком. Достаточно большой для какого-нибудь внутреннего органа, но не для того, чтобы вместить целую жизнь.
Альма размышляет: должна ли она вскрывать ящик прямо здесь, на глазах у Вили, посреди бара, где люди потягивают мандариновый пунш и режут кусочки торта, похожего на венский. Еще она думает, открывал ли он его сам, в конце концов кодового замка там нет.
– Он попросил меня помочь подготовить эту коробку, – говорит Вили.
Альмин отец никогда не упоминал Вили в их последних телефонных разговорах. Он рассказывал о себе очень мало, больше слушал, или они болтали о безобидных вещах, вроде последнего шахматного чемпионата или политики Евросоюза.
– Там много всего, нужно открывать ее на более удобном столе, – говорит Вили, разрешая эту проблему.
Альма колеблется.
– Это займет у тебя некоторое время. Там что-то вроде шкатулки с воспоминаниями, – ободряюще настаивает Вили. Как будто бы одно это слово «воспоминания» не звучит угрожающе для людей вроде них.
«Полярная звезда» – старое кафе, которое никогда не было в моде у туристов, поскольку расположение у него не очень удачное, на углу двух не самых роскошных улиц. Через большие окна проникает воскресный свет, колокола церкви на канале только что прозвонили полдень, и люди на улице гуляют без шапок, они скоро пойдут к набережной, чтобы дети помочили ножки, или отправятся с друзьями на Карст в осмицу впервые за сезон, так проходят дни в беззаботном городе. На долю секунды Альме захотелось спрятать коробку под столом, забыть ее в габсбургском кафе, хорошем хранителе воспоминаний, а потом выйти прогуляться на ветру, словно ничего раньше и не существовало.
Она поднимает глаза на Вили, и теперь он уже смотрит не так ободряюще, он неожиданно изменился, волосы все еще вихрами падают ему на лоб, черные с проседью, они придают ему вид ночной и опытный. Она чуть не говорит: иди сюда или даже пойдем. Но сдержанность и предчувствие берут над ней верх. Потом Вили рукой убирает волосы с глаз, она кладет ногу на ногу под столом. Ничего не было.
Он отодвигает коробку на край стола, чтобы освободить место. Вытаскивает из кармана два красных яйца и протягивает ей одно.
– Устроим битву.
Альма смотрит на него скептически, они уже не дети, но благодарна ему за то, что он отодвинул ящик в сторону.
– Битва пасхальными яйцами. Это традиция.
Она кладет яйцо на ладонь, оно хранит тепло кармана и тела.
– Нет, не так, – говорит Вили и запросто складывает ее пальцы в правильное положение. – Давай ты будешь бить первой, хорошо? У тебя только один удар, потом моя очередь.
Они впервые играют во что-то, в детстве они были слишком заняты тем, чтобы взращивать ненависть к сложившемуся положению вещей.
Вили охватывает свое яйцо всей ладонью. Альма бьет, но не разбивает, появляется только крошечная вмятинка на верхушке. Они перехватывают яйца по-другому, теперь бьет Вили. Он разбивает яйцо Альмы одним ударом и откидывается на спинку стула с довольным смехом.
Она смотрит на свое яйцо:
– Как ты это сделал?
– Годы тренировок.
Альма поднимает бровь.
– Вообще-то это дело серьезное. Устраиваются целые турниры битвы на яйцах.
– Дай мне еще попробовать.
– Я взял только два, – говорит он, ему как будто жаль. Они в нерешительности. В этот момент нет больше ничего, что их удерживает вместе за одним столом, и они не из тех людей, кто умеет тянуть время. Коробка довлеет над ними.
Они встают, надевают куртки. «Тебе помочь?» – «Я справлюсь». Пробираются между столиками и официантами в белых рубашках и черных галстуках. Два шага – и вот они уже на пороге.
Ветер
