Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова
Кира считала психически больных людей недостойными жизни. Почему Логинов, чистый и светлый, занимается ими, она себе ещё как-то объясняла. Будучи человеком неглупым, Кира понимала, что это лукавая пересмешница-судьба прибила её к медицинской кормушке, а профессия врача не для неё, хоть она и была первой студенткой на курсе. Но чем ближе был диплом, тем меньше ей хотелось видеть себя в белом халате, ремонтирующей человечьи физиологические сбои. Благо хоть будущая её специальность – педиатр. Дети хоть и противны, но всё же не настолько, как взрослые, от них не несёт по́том, изо рта не воняет, их испражнения пахнут терпимо, и касаться их тел не так омерзительно. Есть, правда, родители, визгливые мамаши и ослы-отцы, с ними надо держать ухо востро. Хороший педиатр – не тот, кто понимает в детях, а тот, кто понимает ещё и в родителях. Особенно в мамашах. Поэтому Кира радовалась, когда ей в чём-то, хоть по ерундовому поводу, удавалось убедить именно женщину. Тренировка на будущее. На то будущее, которого она совсем не жаждала, но с которым смирилась, как с неизбежностью.
По поводу же психов у неё была своя теория. Бог (или кто там, на верхнем этаже) метит червивых. Так лесничий помечает краской подгнившие деревья на заметку лесорубам, что их надо вырубить. Всё логично, всё правильно. Гнилым не место среди здоровых.
Психических больных надо отмечать белилами сразу, как только произошёл сдвиг, и мгновенно изолировать. И нет, не лечить – это лишняя трата времени и денег, просто уничтожать. Логинов бы на это сказал, что тогда надо будет изолировать и уничтожить всё население планеты, потому что здоровых на голову людей нет, такой сорт селекционеры ещё не вывели. Но на то он и Логинов – чистый и великий. Поэтому Кира с ним.
Жаль только, он не с ней.
Кира смотрела на спящую Марину, и ненависть её поднималась к самому горлу, заливала горькой желчью миндалины так, что не сглотнуть. Почему некоторым дано всё: прекрасное, сытое и небитое детство, любящие родители, достаток и, самое главное, такой муж, как Логинов? Чем она это заслужила? Ведь не красавица. И косолапит при ходьбе, и зануда, каких поискать. И клептоманка, больное депрессивное насекомое. Но он с ней. Любит её. Обожает. Трясётся над ней. А она червивая. Кира почувствовала, как сердце отчаянно забилось: тук-тук, тук-тук. Или не сердце это, а сволочь-отец стучит своей колотушкой по колёсам вагонов? В такие минуты он всегда приходил к ней в сознание, шевелился там, и Кира иногда боялась, что сама скоро сойдёт с ума, – настолько ясно отдавалось в голове зеркальным эхом это «тук-тук».
Она наклонилась совсем близко к лицу Марины – так, что услышала её невесомое спокойное дыхание. У спящего человека есть схожесть с мёртвым – черты обтекаемы, мышцы расслаблены, нос заострён, веки слегка отёчны. Люди с повреждённой психикой во сне особенно напоминают покойников… Почему же верховный лесничий не спешит отдавать приказ вырубить помеченное дерево? Может быть, лесорубов не хватает?
И снова заколотилось сердце, невозможно, невозможно! Она вспомнила, как маленькой подкрадывалась к спящему пьяным сном отцу и так же смотрела на него долго-долго, придумывая, что он мёртвый и никогда больше не проснётся… Какие сладкие это были фантазии!
…Но отца уже давно едят черви. Марина жива. Вот только ветка стучит в окно, мерно, быстро, как и сердце, тук-тук, тук-тук. Или же это он, отец, живой, ходит по дому и ухает своим грубым протезом, как когда-то вагонной колотушкой, издеваясь над Кирой, торжествуя свою власть над ней, питая её окрепшую, полнокровную ненависть?
Отдалённая трель мобильного заставила Киру встрепенуться, выпорхнуть из спальни, пока Марина не проснулась. И только на лестнице она сообразила, что слышит рингтон не своего телефона, логиновского. Так и есть, уехал с самого раннего утра в офис, мобильный забыл на столике у входной двери. Слетев по ступеням в холл, Кира подбежала и взглянула на экран. Звонил Гольфист, долго, требовательно. Пауза – и снова настырный звонок. Кира подождала в нерешительности и протянула к телефону руку.
– Геннадий Андреевич, здравствуйте, это Кира…
– Дайте мне доктора, срочно! – без приветствий начал Гольфист.
– Феликс Георгиевич не взял с собой телефон. Но я передам при первой возможности, чтобы он вам перезвонил, – голос её был ровный, сладкий.
– Ты не понимаешь, девочка… – захныкало в трубке. – Мне плохо. Мой шестнадцатый мяч… У меня был такой шанс и я его упустил!
– Я запишу и передам.
– Запишет она! Никто не способен понять! Я ехал. Остановился на светофоре и вдруг увидел лунку… Там, у набережной. Клюшка с собой. Всегда, – он говорил прерывисто, икая, как уставший от собственного рёва ребёнок. – А мяча не было. Я выскочил, начал искать его. А люди… Все такие жестокие, просто уроды!
– Что же произошло? – всё так же ровно спросила Кира. – Вы не нашли мяч?
Гольфист издал звук, похожий на рык продуваемой сантехником водопроводной трубы.
– Дай мне доктора, девуленька…
– Его нет. Вы не хотите рассказать мне?
На такие случаи у неё были чёткие инструкции от Логинова. Основная заключалось в том, чтобы дать пациенту выговориться, выпустить пар.
– Мяч… – снова застонала трубка. – Все куда-то побежали. Баба орала, чтобы я не размахивал клюшкой, потому что пугаю детей. И ещё собачонка эта, кабысдох, вертелась под ногами…
«Ну вот, он опять, наверное, раздробил шавке голову, – подумала Кира. – И после этого мне будут говорить, что психиатрия – наука? Почти два года ремиссии, мешки таблеток, дорогущие клиники в Швейцарии. От чего ушли, к тому и пришли».
– Мяч… – подвывал Гольфист. – Я понял, нут-ром почувствовал, что это мой шестнадцатый мяч! А они… Они забрали его, не дали мне ударить!
– Что же это было, Геннадий Андреевич?
– Какая разница! – он недовольно хрюкнул в трубку. – Мой шестнадцатый мяч, вот что это было. А они кричали: обезьянка!
Кира вспомнила, что накануне видела на набережной фотографа с взъерошенной серо-коричневой мартышкой, одетой в детские вельветовые штанишки на подтяжках. Она сидела на краешке скамейки: спинка по-старушечьи кругленькая, мордочка злая, лапки вцепились в поводок.
– Так вы ударили, Геннадий Андреевич?
– Нет, мне не дали! Не дали! Я стал примериваться. До лунки было метров восемнадцать, я бы попал, непременно попал! А они схватили ручонками мою клюшку, стали орать в ухо, что я ненормальный!
«Обезьянка… – без эмоций подумала Кира. – Кто будет следующий в этом ряду?»
Судя по всему, Гольфист не только не чувствовал свою вину, как было в случае с собачкой, он
