Под красной крышей - Юлия Александровна Лавряшина
«Чертов старик!»
С трудом Марк дотянул контрольную до конца. Компьютеры он знал плохо и не любил их, даже играл не часто, когда уж совсем некуда было себя деть. Однако удача не покидала его все годы, пока Марк учился, с чего бы ей исчезнуть сейчас? Он спокойно сдал тетрадь, но, выйдя в коридор, оказался в полной растерянности. Что-то нужно было предпринять, по крайней мере, увидеться с учителем, а Марк никак не мог сообразить, что же сказать при встрече…
Поднявшись на четвертый этаж, Марк осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Уже начался шестой урок, и в коридоре не у кого оказалось спросить: занят ли кабинет литературы? В классе было тихо. Он смело распахнул дверь и замер, пораженный тем, что старый учитель стоит на подоконнике, и окно открыто нараспашку.
– А, Марк, это вы! – обрадовался он. – Очень кстати… Мне опять нужна ваша помощь. Вы становитесь для меня просто незаменимы! Какой-то глупый ребенок с пятого этажа бросил наполненный чернилами шарик, и тот угодил прямиком в нашу фрамугу. Конечно, разве он мог попасть в другое окно? Это исключено. А фрамуга, как и положено, заколочена намертво, чтобы, не дай бог, не просочился свежий воздух. Это все ничего… Интересно другое. Вглядитесь, Марк. Это ужасно неприлично, и все же вы уже взрослый человек. Что напоминает вам это пятно, расползшееся по стеклу? Не знаю, была ли на то воля Всевышнего, но эта клякса в точности повторяет фаллос. Видите, Марк, видите? Дети весь урок глазеют на это художество и хихикают как идиотики. Я мужественно вытерпел пять уроков, но до начала второй смены мы просто обязаны справиться с этой нечистью.
Марк кивал, тупо глядя на фиолетового уродца на окне, и пытался подобрать слова, которые способны убедить Илью Семеновича. Между тем тот продолжал.
– Превосходно, что вы зашли, Марк! Вас мне сам Господь послал! Я попрошу вас споласкивать тряпку. На окно я вас, конечно, не пущу, но и скакать с подоконника на пол в моем проклятом возрасте уже тяжеловато. Марк, вы меня слушаете? Сполосните же тряпку! Не выжимайте, пятно уже засохло, надо его размочить.
Держа тряпку двумя пальцами, Марк окунул ее в ведро и протянул учителю. С обвисшего края лились светло-сиреневые струи и растекались по подоконнику, оставляя дорожки на пыльной покатой поверхности.
– Вы не заболели, Марк? Что-то вы нынче молчаливый.
– У нас контрольная была, – промямлил Марк, снова склоняясь к ведру.
– Ужасно! Как я вас понимаю. Не помню состояние после контрольных, но после экзаменов в институте я пластом лежал до самого вечера. Иезуитская придумка эти экзамены!.. Черт, никак не могу дотянуться до второго яйца! Ох, простите, Марк!
Всплеснув руками, Илья Семенович обдал Марка веером грязных брызг и, еще сильнее смутившись, резко подался вперед, желая отереть мальчику лицо. Но тут его нога попала в лужицу, набежавшую с тряпки, и, неловко взметнувшись, учитель откинулся всем телом назад. Впервые, не успев подумать, Марк совершил действие. Сбив жестяное ведро, он рванулся к окну и вцепился мокрыми руками в измазанный синий пиджак. Оба упали на подоконник, свесившись через край и дыша ужасом в лицо друг другу.
Придя в себя, Марк с усилием втащил учителя в кабинет и поставил на ноги. Старик вдруг мелко затрясся и осел на пол, залитый грязной водой. Широко раздувая ноздри, Марк пытался восстановить дыхание.
– О господи, – простонал учитель, размазывая по лицу сиреневую грязь. – Марк, вы же только что спасли мне жизнь… Мою дурацкую и никчемную жизнь… Марк, вы так рисковали! Я же потерял равновесие и мог утянуть вас за собой. О боже…
Марк уже отдышался и внимательно слушал старика. Этот поступок был совершен инстинктивно, гордиться тут нечем. Он мог растеряться и не сдвинуться с места. И что тогда? Скрюченное жалкое тело на асфальте, темное пятно возле разбитой головы, опухшей медузой вывалившийся язык, уже не способный ничего произнести…
Он смотрел сверху на неровную лысину, утыканную седыми, неотмершими волосками, на опущенные плечи и трясущиеся руки в старческих пятнах и не мог понять, что же испытывает к этому человеку. Но его любви Марк уже не хотел, это точно.
– Надо здесь все убрать, – вяло напомнил он. – Позовите дежурных. И поручите уборщице домыть окно. Это не ваша обязанность.
– Я знаю, – смущенно сказал старик. – Ох, Марк, дайте мне, пожалуйста, руку! Я испачкал ваш пиджак… О господи, даже не знаю, как вас благодарить!
– Не надо благодарить, – поморщился Марк. – И маму мою тоже не благодарите за ту одежду. Вы обещали мне.
– Да, конечно! – живо откликнулся Илья Семенович. – Но, Марк, я начинаю подозревать, что вы без разрешения взяли эти вещи, а? Мама ничего не знает?
– Она все знает. Дело совсем не в этом. Вы можете просто выполнить мою просьбу?
– Могу, – охотно пообещал учитель. – Хотя мне не все понятно. Но ради вас, Марк!
Отступив, Марк отвесил поклон:
– Благодарю покорно! Пожалуй, я пойду, нам столько задали на завтра…
Было ощущение, что учитель провожает его взглядом из окна, но Марк не обернулся. Он шел быстрым уверенным шагом, стремясь затоптать все темное, отвратительное, упорно поднимавшееся в нем. Увы, дорога до дома оказалась слишком коротка…
– Забегала Катя, – сообщила мать, когда он пришел, и пристально вгляделась в лицо сына. – Что у вас за секреты? Она просила тебя зайти к ней вечером. Мне пойти с тобой? Сейчас так рано темнеет…
* * *
Он позвонил в четверг утром, когда Кате уже удалось разогнать вырвавшихся из прошлого демонов. С удивлением и гордостью она вспоминала, как спокойно поговорила по телефону, пригласила зайти.
Потом позвонила в свою фирму, предупредила, что задержится, и не спеша занялась уборкой, изредка морщась от пошловатого привкуса: муж в командировке… Отъезд Володи заковал ее в железный пояс верности, ни за что на свете Катя не уподобилась бы героине анекдотов. Расстегнув хотя бы одну пуговку на вороте, она разом унизила бы обоих мужчин.
Все же она посчитала необходимым тщательно одеться к приходу Никиты и распушить кудрявые волосы. Косметикой Катя, по-европейски, почти не пользовалась, хотя знала, что этим озадачивает коллег. Светлана одобряла позицию сестры и подчеркивала при случае, что у Кати есть свой стиль.
«Если б я не знала, что мы с тобой вылезли из трущоб, то сказала бы, что ты настоящая леди», – частенько повторяла она и неизменно вызывала у Кати приступ
