Алексей Писемский - Взбаламученное море

– Почва целостнее!.. непосредственнее, чище примем.

– Конечно!

Евпраксия улыбнулась, а Бакланов развел только руками и с обеих спорящих сторон продолжалось несколько минут не совсем приязненное молчание.

– Вы, например, – продолжал Бакланов снова, обращаясь к шурину: – вы превосходный человек, но в то же время, извините меня, вы нравственный урод!

– Почему же? – спросил Сабакеев.

Евпраксия тоже взглянула на мужа вопросительно.

– Вы не любили еще женщин до сих пор, – объяснил Бакланов.

Сабакеев немного покраснел.

– А мы в ваше время были уже влюблены, как коты… любовниц имели… стихи к ним сочиняли…

– Оттого хороши и женились! – заметила Евпраксия.

– Что ж, я, кажется, сохранил еще до сих пор пыл юности.

– Уж, конечно, не идеальный! – ответила Евпраксия.

– Нет, идеальный! – возразил Бакланов: – вот они так действительно материалисты, – продолжал он, указывая на шурина: – а мы ведь что?.. Поэтики, идеалисты, мечтатели.

– Вот уж нет, вот уж неправда! – даже воскликнула Евпраксия: – они, а не вы, идеалисты и мечтатели.

– Ты думаешь? – спросил ее брат.

– Да! А Александр чистейший материалист.

– Почему же ты это так думаешь? – спросил ее тот.

– Потому что ты только о своем теле думаешь? – спросил ее тот.

– Вот что!.. так объяснить все можно! – произнес Бакланов, уже начинавший несколько конфузиться: – ну-с, так как же: угодно вам перемениться именами? – спросил тот, обращаясь к шурину.

– Не знаю, что вы такое, а я не идеалист! – повторил тот настойчиво.

– Идеалист, идеалист! – повторила ему еще настойчивее сестра.

– Но почему же?

– А потому, что это все то же, как и они в молодости восхищались стихами, а вы – теориями разными.

– Браво, – подхватил Бакланов.

18. Обличитель чужих нравов в своих домашних, непосредственных движениях

На столе горела сальная свечка; в комнате было почти не топлено.

Виктор Басардин сидел и писал новый извет на Эммануила Захаровича.

Он описывал историю сестры и только относился к ней в несколько нежном тоне: он описывал эту бедную овечку, которая, под влиянием нужды, пала пред злодеем, который теперь не дает ей ни копейки…

«Во имя всех святых прав человечества, – рисовало его расходившееся перо: – я требую у общества, чтоб оно этого человека, так низко низведшего и оскорбившего женщину, забросало, по иудейскому закону, каменьями, а кстати он и сам еврей и живет в К…, на Котловской улице».

Последнее было прибавлено в виде легонького намека на действительный случай.

Единственная свидетельница его писательских трудов, Иродиада, все это время лежала у него преважно на диване и курила папироску.

Виктор, дописав свое творение, потянул исподлобья на нее взор и несколько поморщился. Ему не нравилась ее чересчур уж свободная поза.

– Иродиада, поди, сними с меня сапоги: ноги что-то жмет! – сказал он, желая напомнить ей, кто она такая.

– Очень весело! – говорила она.

– Тащи сильней! – сказал ей Виктор.

Иродиада стащила сапог и бросила его с пренебрежением на пол.

– Тащи сильней! – сказал ей Виктор.

– Подите! Силы у меня нет, – отвечала Иродиада.

– Говорят тебе, тащи! Хуже, заставлю, – продолжал Виктор, уже бледнея.

– Как же вы меня заставите? Руки еще коротки.

– А вот и заставлю! – проговорил Виктор и, не долго думая, схватил Иродиаду за шею и пригнул ее к ноге.

– Тащи! – повторил он.

– Караул! – крикнула было Иродиада.

– Не кричи, а то бить еще буду! – проговорил он и в самом деле другою рукой достал со стола хлыст.

Иродиада лежала у ног его молча, но сапога не снимала. Так прошло с четверть часа.

Виктор ее не пускал.

– Ну, давайте, уж сниму! – сказала наконец она и сняла.

Виктор ее сейчас же отпустил. Иродиада опрометью бросилась бежать от него.

– Чорт!.. дьявол!.. леший!.. тьфу!.. – проговорила она в передней.

Виктор только посмотрел ей вслед, потом, взял шляпу, надел шинель и пошел к сестре. Главная, впрочем, причина его неудовольствия на Иродиаду заключалась в том, что он просил у нее перед тем взаймы денег, а она разбожилась, что у нее нет ни копейки, тогда как он очень хорошо знал, что у ней есть больше тысячи, которые она накопила, когда была любовницей Иосифа.

– Ты Иродиаду прогони! – начал он прямо, придя к сестре.

Та знала уже о его связи с ней и сначала не обратила было никакого внимания на его слова.

– Она чорт знает, что про тебя всем рассказывает! – продолжал он.

Виктор хотел придать вид, что он в этом случае оскорбился он за сестру.

Софи сконфузилась и взглянула на брата не совсем спокойными глазами.

– Что же она может про меня рассказывать? – спросила она.

– Во-первых, как ты хотела за Бакланова выйти замуж и как тот тебя прибил, – говорил Виктор.

– О, вздор! – воскликнула Софи.

Ее красивые ноздри начинали уже раздуваться.

– Рассказывала еще…

– Перестань, Виктор! – прикрикнула на него Софи.

Иродиада, во время нежно-любовных сцен, в самом деле, многое ему порассказала.

– Я ей откажу, – проговорила Софи прерывающимся от досады голосом.

– Нет, ее прежде надобно обыскать… Она, я думаю, у тебя денег наворовала… я сначала ее обыщу да деньги у нее отберу!.. – бил Виктор прямее в цель.

– Нет, пожалуйста! Я только прогоню ее и больше никаких с ней объяснений не желаю иметь, – сказала Софи.

Она боялась, что Иродиада еще больше наплетет на нее.

Виктор, по своему обыкновению рассердился и на сестру.

– Обе вы, видно, Даха Парахи не лучше! – проговорил он и стал прощаться.

Софи сделала вид, будто этих последних слов не слыхала.

– Иродиада! – крикнула она после его ухода.

Та вошла к ней с довольно покойным видом.

– Ты беспрестанно куда-то уходишь; я вижу, что тебе служба у меня неприятна, а потому можешь искать себе другого места, – сказала ей Софи.

Иродиада, слышавшая, что Виктор был у сестры, почти ожидала этого.

– Что ж, мне не на улицу же сейчас итти и выбросить себя! – сказала она дерзко.

– Ты можешь еще жить у меня; только я услуги твоей больше не желаю.

Иродиада на это усмехнулась.

– Не раскайтесь! – пробормотала она себе под нос.

– Что такое? – спросила ее Софи.

– Не раскайтесь! Найдите еще другую такую, которая так бы вам служила, как я, – сказала вслух Иродиада и, хлопнув дверью, ушла.

Затем, собрав все свои вещи, перетащила их из горницы в баню.

19. Израильтянин и русский

В своем роскошном кабинете Эммануил Захарович, в очках, с густо-нависшими бровями, озабоченно рассматривал наваленные на столе книги, бумаги, письма, счеты.

Перед ним стоял рыжеватый, худощавый мещанин, тоже один из его поверенных и молокан по вере.

– Сто зе такое с ним? – спрашивал с досадой Эммануил Захарович.

– Бог их знает-с! – отвечал поверенный, пожимая плечами. – Изволили приехать домой… затосковали… хуже, хуже, так что за доктором послать не успели.

Эммануил Захарович сделал грустное и печальное лицо.

– Отцего зе могло быть? – повторил он.

Поверенный стоял некоторое время в недоумении.

– До свадьбы своей они гуляли, значит, с горничной госпожи Леневой.

– Н-ну?

– Ну, и как люди вот их тоже рассказывают: опять начали свиданье с ней иметь-с.

– Сто зе из того?

– Да то, что как есть тоже наше глупое, русское обыкновение: приворотить его снова не желала ли к себе, али, может, и так, по злости, чего дала.

– Ну, так взять ее и сазать в острог.

– Нет, уж сделайте милость! – отвечал поверенный с испуганным лицом: – она и допреж того, изволите знать, болтала; а тут и не то наговорит, коли захватят ее. Изволите вот прочесть, что пишут-то!

– Ну, цитай, сто писут! – произнес сердито Эммануил Захарович.

Сам он несовсем хорошо разбирал письменную русскую грамоту.

Поверенный взял со стола письмо, откашлянулся и начал читать его.

«Ваше высокостепенство, государь мой, Эммануил Захарович!

Так, как будучи присланный от вас Михайла очень пьянствует, стал я ему то говорить, а он, сказавши на это, что поедет в К… я ему делать то запретил; он вчерашнего числа уехал секретно на пароходе „Колхида“ к барину своему, г. Басардину, как говорил то одному своему знакомому другу армянину, который мне то, будучи мною уговариваем, открыл за 5 руб. сер.

Переговоры же о том шли через какую-то девицу Иродиаду, которая, надо полагать, была его любовница, о чем вашему высокостепенству донести и желаю и при сем присовокупляю, что на цымлянское…»

Дальше поверенный не стал читать.

– Ну, взять его, как приедет «Колхида»… Я плацу им деньги… Сто зе? Пускай берут! – проговорил Эммануил Захарович.

Поверенного при этом точно передернуло.

– Нет-с, и этого нельзя! Теперича Иосиф Яковлевич жизнь кончили… Я, значит, один в ответе и остался… – сказал он.

– Ницего я не знаю, ницего! – возразил Эммануил Захарович, отстраняясь руками.