Да здравствует жизнь! - Софи Жомен
– Все в порядке? – спрашивает она.
Смущенная как ситуацией, так и своим бесцеремонным разглядыванием, я приглаживаю складки по бокам комбинезона, которому очень далеко до ее элегантного наряда. Рядом с ней я чувствую себя серой мышью. «Вилладж Пипл»[7] – и то элегантнее.
– Я… Да, спасибо.
Глаза у меня красные, и она явно это замечает, но у нее хватает такта промолчать.
– Я вас раньше не видела. Первый раз? – спрашивает она и идет мыть руки.
Я делаю то же самое.
– Э-э-э… да. Меня очень уговаривали прийти.
Она улыбается.
– Но вам здесь не весело.
И это не вопрос.
– Признаться, да. Бодипозитив, жалеть себя и все остальное, что под этим подразумевается…
– Скука смертная, да? Слишком далеко от реальности?
У меня вырывается смешок.
– Вот именно!
– И я думаю так же. Меня зовут Фран, – добавляет она, протягивая мне руку. – А вас?
– Марни.
– Рада знакомству, Марни. Вы пришли со своим другом, да? Я видела вас обоих у входа.
– Он просто меня проводил.
– Хорошо. Если наберетесь немного терпения, следующую лекцию прочитаю я. Может быть, вам будет интересно.
Я бледнею.
– О, так вы состоите в ассоциации? Простите…
– Не извиняйтесь, мнения у нас совпадают, и мы такие не одни.
Смутившись, я провожу рукой по волосам.
– Ладно, тогда увидимся позже.
– До скорой встречи!
Фран машет мне рукой, и я ухожу, смущенно улыбаясь.
В очередной раз дала маху…
Девушка, которую я встретила в туалете, входит в зал и сразу поднимается на сцену. Она берет микрофон и представляется:
– Всем привет, меня зовут Фран Бюисоннье, некоторые из вас меня уже знают. Я хочу поговорить немного о другом, но выводы будут те же. Вам всем удобно сидеть?
– Да! – хором отвечает публика.
– Отлично, тогда начнем.
У девушки на сцене сильнейшая аура. Правда, она распространяется не на всех: женщина впереди меня полностью выпала и сидит, уткнувшись в телефон.
– Наше тело – это две стороны одной медали. Для одних оно красиво, для других – уродливо. Сегодня вы его любите, а завтра оно вам противно. На самом деле это довольно здоровый баланс. Я искренне считаю, что концепция нейтральности тела лучше, чем бодипозитив, который обязывает любить себя даже в те дни, когда противно смотреть в зеркало. Все ваши чувства, какими бы они ни были, достойны уважения. Я сама страдаю ожирением и говорю вам то, что знаю: чтобы научиться себя ценить, надо уметь себя ненавидеть.
Готово! Она привлекла к себе внимание зала и в первую очередь – мое.
– Прежде всего, мне кажется, нам пора избавиться от диктата красоты и внешности вообще. Я убеждена, что ключ именно в этом, а не в чем-то еще. Дорогие девушки! Конечно, ответственность за эту ситуацию прежде всего несут социальные сети, глянцевые журналы, конкурсы красоты… но также и вы, все вы, здесь присутствующие, потому что, идеализируя красоту, вы сами питаете общество, которое вас осуждает. Жизни нет дела до того, красив ты или нет, – жизнь нужно жить, ни больше, ни меньше.
Фран Бюисоннье едва успевает закончить свою речь, как все зрительницы собираются вокруг нее, чтобы поздравить. Каждая хочет с ней поговорить, объяснить, какой отклик нашли в душе каждой из них ее слова. И хотя я не делала по этому поводу ставок, все сказанное откликнулось и мне. До сих пор я никогда еще не слышала таких справедливых слов, от которых мгновенно пропадает чувство вины.
Мне бы тоже хотелось немного поговорить с ней, но я умираю от жары, с меня течет буквально ручьем. Я мечтаю скорее добраться до дома и принять основательный душ.
Я выхожу из зала, из здания – похоже, на улице стало еще жарче.
– Марни, подождите! – доносится до меня голос Фран.
Я оборачиваюсь: запыхавшись, она спешит ко мне.
– Вы ушли, но я хотела вас спросить, что вы обо всем этом думаете?
Я улыбаюсь.
– Это очень интересно, и мне нравится ваш подход.
– Утверждение, что красота – это то, что красиво для вас самой?
– А также для того, кто на меня смотрит. Предпочитаю, чтобы мой партнер считал меня красивой, даже если он говорит это, на мой взгляд, не слишком часто, – добавляю я со смехом.
Фран бросает на меня странный взгляд.
– Но все-таки говорит?
– Говорит. В любом случае было приятно услышать, что мы должны принимать все наши эмоции, как хорошие, так и плохие. Любить себя и соглашаться не любить, чтобы поддерживать равновесие.
Вид у Фран счастливый.
– Рада, что вам понравилось. Не хочу вас больше задерживать, спасибо, что пришли, Марни.
– Я получила удовольствие. Хорошего вечера.
Она улыбается мне и возвращается в здание.
Я иду в кафе, где меня ждет Элиотт. Он, довольный, пялится в экран, где идет трансляция футбольного матча.
– Уже? – спрашивает он шутливо. – Быстро вы управились! Понравилось?
– Признаюсь, да.
– Моя жена переменчива, как погода…
Я поднимаю бровь.
– Жена?
– Ну, будущая жена.
Заметив мою растерянность, Элиотт смеется.
– Ладно, сардинка моя, иди за своим кроликом – я веду тебя ужинать.
Сардинка и кролик. Я расплываюсь в глуповатой улыбке.
Разве может быть союз совершеннее?
– ¡Paquita, a comer![8]
Девчушка шести лет пригладила длинные белокурые локоны своей Барби и бережно положила ее на кровать. Это ее самая красивая кукла. Когда она вырастет, то будет носить такие же платья, такие же туфельки, и у нее будут такие же волосы.
– Я поем и вернусь к тебе. Никуда не уходи!
Своим неподвижным взглядом и застывшей улыбкой кукла как будто обещала ждать с нетерпением. Пакита поцеловала ее в нос и спустилась в кухню. Она села за стол на свое место и заправила край клетчатой салфетки за ворот футболки, чтобы не посадить пятно.
Сегодня мать приготовила арепы[9]. Она всегда жарила их на сковородке, и все наедались до отвала.
Пакита их обожала, это было ее любимое блюдо.
– ¡Toma, come! Y no dejes nada en el plato[10]! – сказала мать и положила ей аппетитный кукурузный пирожок, наполненный мясным фаршем, тушенным с черной фасолью.
Были еще с сыром и ветчиной.
Все десять лет, которые Роза и Луис Контрерас прожили во Франции, их не покидала ностальгия по Венесуэле, несмотря на то что они горячо любили приютившую их страну. Общение на испанском и приготовление блюд родины Боливара помогало им чувствовать связь с родиной.
Вот так маленькая Пакита жонглировала языками:
