Птичий отель - Джойс Мэйнард
А потом я встретила Ленни, человека, в котором не было абсолютно ничего трагического. Его нрав я бы описала так: он всегда выбирал солнечную сторону улицы[29]. То есть трудно было представить, чтобы я влюбилась в такого, как он, и чтобы он влюбился в такую, как я. Тем не менее это случилось.
Мои работы отобрали для выставки в небольшой галерее, едва я окончила художественный колледж. Все участники по очереди там дежурили: раскладывали по тарелкам соленое печенье, сдабривая его плавленым сыром – чтобы угостить гостей, если кто-то решит к нам заглянуть. Желающих посетить выставку было немного.
Большинство работ были абстрактными или концептуальными. Так, один молодой художник выставил в центре зала кусок сырого мяса. На второй день вокруг куска уже вились мухи, а на четвертый – провоняла вся галерея. Когда сам автор заглянул, чтобы помочь с закусками, я сказала ему: «Может, уберешь это?» Он сказал: «Нет проблем», потому что он уже принес свежий кусок мяса, на этот раз немного дешевле.
Лично мои работы висели в самом углу. В отличие от остальных, я выставила совершенно реалистичные карандашные рисунки, посвященные живой природе. Я увлекалась этой темой с детства, задолго до того, как оказалась у бабушки. Но, пожалуй, после маминой гибели это увлечение превратилось в настоящую одержимость. Чтобы весь мир со всеми его реалиями исчез, достаточно было достать карандаши и начать рисовать.
На протяжении нескольких лет я могла целый день пропадать в лесу, а если время поджимало – отправлялась в парк, где делала зарисовки грибов или наростов на деревьях. Или могла перевернуть валежник, чтобы запечатлеть на бумаге копошившихся под ним насекомых. После смерти бабушки, весной следующего года две недели я провела в Сьерре[30]. Я много гуляла, ночевала в старой палатке, и мой альбом постепенно заполнялся рисунками диких цветов, которые я находила там в великом множестве и разнообразии. Именно этот альбом и помог мне получить стипендию на обучение в художественном колледже.
В тот период, когда проходила упоминаемая мною выставка, я в основном рисовала птиц и выставила картинки с попугаями аратинга, неожиданно поселившимися у нас в Сан-Франциско.
История такая: якобы в середине восьмидесятых из магазина с экзотическими птицами в Южной Калифорнии улетели две особи. В итоге они оказались в Сан-Франциско, где и начали стремительно размножаться. Довольно скоро деревья на холме Телеграф-Хилл были буквально усеяны этими пернатыми ярчайшей расцветки.
В городе, где популяция птиц в основном была представлена голубями, ласточками и сойками, невозможно было пройти мимо этих новых обитателей Телеграф-Хилл с их красно-сине-желтым оперением. Налив себе кофе и подойдя к окну своей маленькой студии на Валлехо-стрит, я могла подолгу любоваться, как стайка попугаев кружится над ступенями Филберт Степс, а потом, взметнувшись вверх, улетает в сторону башни Коилт Тауэр. Я много их фотографировала и некоторые снимки прикрепляла возле рабочего стола. Среди туманного марева залива Сан-Франциско эти яркие птицы казались мне настоящим подарком судьбы. И вот именно к этим картинам, навеянным всей этой красотой, и подошел Ленни, заглянувший на огонек в нашу галерею.
Он был примерно моего возраста, среднего роста и обычного телосложения. В нем не было ничего примечательного, кроме его добрых глаз – глаз человека, который определенно находится в ладах с самим собой. Мне это показалось необычным, ведь про себя я не могла сказать ничего подобного. На Ленни была куртка бейсбольного клуба «Сан-Франциско Джайентс» – такая потрепанная, что я бы посоветовала ее выбросить. Но этот парень либо был беден, либо крайне сентиментален по отношению к своей любимой команде. Оба умозаключения оказались верными, и Ленни любил «Джайентс» столь же самозабвенно, как в итоге полюбил меня.
Появившись в зале, Ленни полностью проигнорировал остальные экспонаты – скульптуру огромного глазного яблока с надписью «Большой брат» на зрачке и портрет молодого человека, приставившего к голове пистолет. Молодой человек здорово походил на самого автора картины, с которым в художественном колледже мы пересекались на занятиях по рисованию с натуры и который страдал депрессией. Теперь, когда подошла его очередь встречать гостей в галерее и раскладывать закуску, он сказал, что даже не может подняться с кровати.
Ленни сразу же произвел на меня впечатление очень позитивного человека. Он проигнорировал кусок гниющего мяса на полу, сразу же направившись к моим рисункам с аратингами на Телеграф-Хилл.
– Классные, – сказал он, остановившись возле картинки с двумя попугаями на ветке. Он жевал соленое печенье, прихватив про запас еще парочку, и улыбался. Позднее я узнала, что он заглянул к нам в надежде бесплатно подкрепиться. Ну а все, что случилось потом, оказалось приятным бонусом.
– Это мои рисунки, – сказала я.
– Когда я был маленьким, у нас в доме жил попугай, – сказал Ленни. – Джейком звали. Я научил его говорить «Вы в библиотеке? Нет, мы в пустыне с арктическими характеристиками»[31] и «Сделай мой день».
В этом был весь Ленни. Человек, который влюблялся в песню, картину или место, ассоциируя их с собственной счастливой жизнью, каковой она оставалась до сих пор. У него не только был когда-то попугай, но и две сестры, его обожающие, а еще собака, дядюшки, тетушки, друзья из летнего лагеря, с которыми он до сих пор общался, и два родителя, до сих пор в браке и любящие друг друга. А еще у него в жизни была бар-мицва, когда близкие носили его по комнате вместе со стулом и пели положенные для этого песни. Он был членом команды по боулингу, и у него имелись соответствующие кроссовки и рубашка с именной вышивкой на кармашке. Он немного преподавал в районе, который считался неблагополучным, а по выходным учил детишек бейсболу. Для таких, как я, он был все равно что инопланетянином.
– Очень люблю художников, – признался мне Ленни. – А вот сам даже прямую линию не могу провести.
– Зато у вас наверняка есть масса других талантов, – ответила я. – Что-то такое, что не по плечу мне. – Получилось совсем не остроумно, но для меня было подвигом выдавить из себя хоть что-то в адрес мужчины, пусть не суперкрасавчика, но все же. Произнеся эту тираду, я сразу же
