Привет, красавица - Энн Наполитано
Оба не заботились выбором слов, не боялись обидеть один другого. Они просто делились своими чувствами, о которых в той или иной степени уже знали. Сильвия рассказала, что ей открылось в его рукописи и в тот вечер на скамейке, а Уильям признался, что рядом с ней себя чувствовал цельным, чего прежде никогда не бывало.
— Мы не можем никому рассказать, — прошептала Сильвия, и он согласился.
Она говорила себе, что они нарушают мантры Уильяма, ведь друг от друга у них теперь нет секретов. Их любовь и честность не выйдут за пределы этой комнаты, после заточения в собственном теле казавшейся ей огромной.
Сильвия представила, как одобрительно улыбается отец, глядя, как они с Уильямом, не думая о ярлыках, держатся друг за друга в сумраке. После рождественской ночи Сильвия почти каждый вечер приходила в эту маленькую квартиру. С Уильямом она чувствовала себя свободной. Она показала свои заметки о семье и детских годах сестер Падавано. Она рассказала о разговоре с отцом на крыльце бакалейной лавки. Сильвия радовалась, что может говорить ему обо всем, что приходит в голову, не опасаясь быть неверно понятой или показаться странной. Она пересказывала дурацкие анекдоты, которые слышала от старика в очках с толстыми стеклами, библиотечного завсегдатая, порой такие смешные, что они с Уильямом хохотали до слез. С ним она могла быть какой угодно — глупой, печальной, воодушевленной — и чувствовать себя в согласии с каждой клеткой своего тела.
— Знаешь, наши отношения не кажутся мне отношениями, — сказала Сильвия однажды вечером, когда Уильям смотрел игру «Быков».
Она сидела рядом, погруженная в чтение. Звук маленького телевизора был приглушен, а дверь заперта на два замка, чтобы дать Сильвии время спрятаться в ванной, если кто-нибудь постучит. Несколько ночей в неделю она проводила в комнате Уильяма, и тогда приходилось на рассвете выскальзывать из общежития, чтобы не создавать неприятностей Уильяму.
— А как ты их воспринимаешь? — спросил он, не отрываясь от экрана.
— Как будто снесли все стены. Как будто нам больше не нужны ни крыша, ни двери. Они перестали что-то значить.
— Выходит, мы на улице, — улыбнулся Уильям.
Он обернулся и улыбнулся ей. Эта новая улыбка появилась после их первого поцелуя. Прежде он улыбался редко, и улыбка его казалась деланой, словно в нужный момент лицевые мышцы сооружали ее. Сильвия была готова до конца жизни вызывать эту новую улыбку. Лицо Уильяма оживало, наполнялось благодарностью и счастьем. Сильвия знала, что он счастлив с ней, знала, что он ей благодарен, он шептал ей об этом счастье по ночам, уткнувшись в ее кожу.
Уильям тоже хотел навсегда сохранить их отношения в тайне, что для него означало — пока Сильвия не образумится и не порвет с ним. Он не находил в том противоречия своей мантре, поскольку секретность была лишь тактической отсрочкой, мигом украденной радости — прежде чем они соберутся с силами разойтись в стороны. «Я этого не заслуживаю», — повторял он почти ежедневно, пока Сильвия не попросила больше никогда этого не говорить. Однако сейчас он опять не сдержался.
— Ну а я заслуживаю счастья и целостности? — спросила Сильвия.
— Безусловно.
— Так сделай это для меня.
— Любить тебя — и все? — Уильям выключил телевизор, над которым висела картина, недавно подаренная Цецилией.
Он рассказал, как волновалась Цецилия, показывая ему картину. «Вообще-то я пишу портреты, однако хотелось испытать себя, — сказала она. — Сама не знаю, что получилось, но как будто в этом что-то есть».
Сильвия сочла картину прекрасной. Она в жизни не догадалась бы, кто автор, если б ей не сказали. Это был не просто пейзаж, а скорее исследование света и дождя. Сильвия помнила слова сестры, что та хочет писать дождь, как Ван Гог писал звезды. На холсте струи дождя сливались с тусклым светом. Именно это сияние и притягивало.
— Я буду тебя любить несмотря ни на что, — сказал Уильям. — Но я не хочу никого ранить. Я не хочу причинить тебе боль, Сильвия. Я должен быть один. Что скажет твоя семья? И Джулия? — Он сморщился, произнеся ее имя. — Те воспоминания, что записываешь. Большая их часть — о тебе и о ней.
— Да нет, обо всех нас, четверых.
Уильям печально покачал головой. Она отчетливо слышала его мысль: «Никакой чуши, никаких секретов».
— Читая твои записи, я понимаю, как сильно ты скучаешь по сестре.
Сильвия пришла в такое раздражение, что захлопнула книгу, запихнула в сумку ночнушку с зубной щеткой и ушла. Пока шагала к автобусной остановке, холодный воздух остудил ее пылавшие щеки. Теперь она злилась на себя за то, что так остро отреагировала на сказанное Уильямом. Позвонит ему из дома. Конечно, он прав. Дело в Джулии. Уильям хочет сохранить отношения в тайне, чтобы потом тихо разойтись, никого в них не посвящая. Она хотела того же из-за старшей сестры. Сильвия вообразила последствия, если Джулия все узнает, и затрясла головой, изгоняя душераздирающую картину. Сестра возненавидит ее за предательство. Единственный выход — оберегать секрет.
Был март, прошло почти пять месяцев, как уехали Джулия с Алисой. Проект профессора Купера продлили, и Джулия, не советуясь с сестрами, решила остаться в Нью-Йорке. «Надолго?» — в телефонном разговоре спросила Цецилия. «Посмотрим, — сказала Джулия. — Я по вам скучаю, но нам с Алисой здесь хорошо». Сильвия облегченно выдохнула. Дважды в месяц они с Джулией созванивались вечером, когда Алиса уже спала, и поочередно оплачивали дорогой межгород. Ни та ни другая не вспоминали о натянутости, сопутствовавшей их прощанию, обе делали вид, что ничего такого не было. Усталая после рабочего дня, Джулия тем не менее взахлеб делилась впечатлениями о городе, умных коллегах и манере нью-йоркских женщин одеваться. Окрашенный возбуждением голос ее звучал звонко, уже давно она не была такой оживленной. «Теперь рассказывай о себе, — говорила Джулия, покончив со своими новостями. — Я по тебе соскучилась, рассказывай все». Сильвия делилась мелочной бахромой своей жизни — работа, протекшая раковина, присмотр за Иззи, — но молчала о главном.
— Звучишь счастливой, — сказала Джулия в конце одного разговора.
— Ты тоже.
— Я счастлива за нас обеих.
Шагая под разлапистыми деревьями кампуса, Сильвия представила, как сестра ее качает головой. «Невозможно тянуть с этим вечно, — сказала воображаемая Джулия. — Вам пора сделать выбор». С самого детства между ней и Джулией существовала неразрывная связь, какой не было с двойняшками. Казалось, они нераздельны, и, видимо, поэтому Джулия, даже уехав из Чикаго, все равно была рядом: вместе с Сильвией шла по улице, сидела напротив нее в ресторане и за компанию с ней отражалась в зеркале ванной. И Сильвия была рада
