Истории Фирозша-Баг - Рохинтон Мистри
Теперь в купе все уже спали или пытались достичь этого благословенного состояния. Включая тех, кто стоял, держась за петли. Они напоминали сонных гимнастов на трапеции, которые погрузились в убаюкивающую качку. Иногда, когда поезд останавливался, входили новые пассажиры. Сначала они шумели и суетились, но их быстро утихомиривала заразная летаргия. Они умолкали, зачарованные жужжанием вентиляторов, крутящихся рывками из стороны в сторону. Как будто нервный тик поразил жертву теплового удара.
Сон был одним из способов избежать неприятных ощущений. Джахангир тоже решил попробовать уснуть и закрыл глаза. Он отбросил попытки противостоять тряске поезда, позволил голове и плечам свободно опуститься и раскачиваться, дал всему телу мотаться вместе с поездом, не сопротивляясь. Как и у родителей, сидевших напротив, его движение вторило движению купе: он раскачивался взад-вперед и с боку на бок, вторя ходу электрички. Сдавшись жаркому воздуху и гипнотическому гудению вентиляторов, звяканью металлических петель в руках стоячих пассажиров рядом с ним и, как ему казалось, идущему издалека стуку рельсов, он был готов перейти грань между ступором и забытьем, медленно отдаваясь раскачиванию, медленно мотаясь.
Поезд остановился, и Джахангир, вздрогнув, выпрямился. Неужели я и вправду уснул? Стал в волнении искать глазами название станции. Нет, не та. Купе накренилось и снова пришло в движение. Поезд набирал скорость, и возможность уснуть уступила место мыслям о Бхагван-Бабе, о родителях и о ней, больше всего – о ней.
Это была первая девушка, с которой он начал встречаться.
Школьные годы Джахангира прошли без девочек. Родители не могли позволить себе непомерную плату, взымаемую по какой-то странной причине всеми средними школами совместного обучения, откуда периодически доносились слухи, что некие учащиеся были «исключены, поскольку пытались вступить в половую связь на школьном имуществе». Эти слухи, передаваемые из уст в уста, со смаком обсуждались, когда достигали школ для мальчиков, где они разжигали типичные для тех стен страшную зависть и отчаяние. Груз учебы в таких школах был тяжек. Учащимся приходилось справляться не только с обычными предметами, но и с отсутствием вещей, воспринимаемых как должное их более состоятельными товарищами в школах совместного обучения, например уроки музыки, походы и экскурсии в Джамму и Кашмир. Однако мальчики находили способы компенсировать этот недостаток. Они научились мысленно раздевать учительницу и с вожделением рассматривать очертания ее бюстгальтера, ронять ластик или карандаш и задерживаться на уровне пола, якобы поднимая их, в то время как учительница сидела на возвышении (дни, когда она приходила в сари, были черными и беспросветными) и уносить домой незабываемые впечатления от ее нижнего белья в цветочек.
Такие занятия чрезвычайно способствовали оттачиванию воображения и развитию проворства и гибкости в тесных пространствах. К сожалению, количество учителей женского пола катастрофически уменьшалось в старших классах, то есть как раз тогда, когда в них появлялась особенная необходимость. Но школьники не сомневались, что при уравниловке университетской жизни этот недостаток будет исправлен, и продолжали в это верить, пока, очутившись в университете, восторженные и пылкие, не обнаруживали, что их вера оказалась беспочвенной.
Джахангир просидел, как в западне, в мужской школе Святого Хавьера. Влияние школы сохранялось и потом, потому что в колледже первые два года его жизнь оставалась все такой же пресной. Ему не хватало искушенности, присущей ребятам из школ совместного обучения. В столовой колледжа они щеголяли в джинсах и в другой импортной одежде, с удовольствием бравируя легкостью общения и шутками перед неотесанными простаками из школ для мальчиков или «туземцев» из школ, где преподавание велось не на английском (эти были в самом низу по шкале искушенности). «Туземцы» продолжали стыдливо носить старую школьную форму, повинуясь воле родителей, которые хотели, чтобы они доносили свою форму до последней степени годности.
Джахангир терпел заносчивость ребят из школ с совместным обучением с немой яростью. Иногда на него накатывало ощущение собственной неполноценности, которое он смирял попыткой принять со спокойным смирением тот факт, что пропасть между ним и этими юношами не шире, чем между ним и простаками из Фирозша-Баг. Но такой фатализм не избавлял от горечи. Джахангир презирал их саркастичные комментарии, когда кто-то невинно употреблял слово «месячные» применительно к тестам.
– Месячные, друг мой, бывают у менструирующих женщин и контрольные у школоты. Здесь, в колледже, у нас тесты и экзамены.
Он завидовал их полному самоуверенности, долгому и громкому смеху, их энергичной и отчетливой речи во время классных дискуссий, которая не шла ни в какое сравнение с робким бормотанием других.
Он наблюдал за ними, пытался научиться у них, стать на них похожим, но, когда доходило до девушек, неизбежно замыкался в себе.
Она заговорила с ним, когда они ждали начала репетиции. Ему потребовалось немало мужества, копившегося целых два года, чтобы записаться в университетский хор. Как он правильно догадывался, в хоре пели в основном представители ненавистного вида из школ с совместным обучением, которые, в дополнение к преимуществам в стиле одежды, пришли туда с предыдущим опытом пения в школьном хоре и с соответствующей долей высокомерия. Он же мог похвастаться только любовью к музыке и хорошим, но нетренированным слухом. После первого же занятия он решил, что больше туда не придет. У него было ощущение, будто он явился без приглашения на светский раут.
Но прошла неделя, в течение которой он снова смог поднакопить мужества. И вот наконец наступил день занятия. Она пела сопрано, он басом. Разговор начала она, и Джахангир с облегчением обнаружил, что ему легко его поддерживать. Она говорила много, особенно об их дирижере Клоде:
– Этот напыщенный осел думает, что все девушки в хоре – его собственность. В следующий раз, когда он меня обнимет, я выхвачу у него дирижерскую палочку и ткну прямо в его лягушачьи глазки.
Джахангир рассмеялся и сам удивился, как естественно это произошло.
После того случая они часто разговаривали. Боязнь покраснеть, когда она с ним заговорит, или начать запинаться, если он решит, что их кто-то подслушивает, постепенно улетучивалась. Он взял у нее почитать книги, познакомился с ее родителями и потом часто заходил взять еще книг. Иногда она упоминала фильмы, которые видела или хотела посмотреть, и говорила, что было бы здорово пойти вместе, но до конкретных планов дело так и не доходило.
Джахангир никогда не был любителем кино. Среди конвертов с надписями: «Квартплата», «Вода», «Свет» и другими последний был подписан: «Карманные деньги». Но этот всегда оставался пустой. А если иногда Джахангир мог наскрести деньги на
