Собрание сочинений. Том 4. 1999-2000 - Юрий Михайлович Поляков
Расселись. Тут из комнаты появился щуплый мальчик в коротких штанишках. Он был острижен наголо – оставался только большой смешной чуб, почти закрывавший глаза. Мальчик тихо сказал «здрасте», перехватил высокомерный взгляд Дашки, покраснел и сел, уставившись в тарелку.
– Ничего. Он еще не освоился. Только вчера приехал, – сообщила Каля и погладила ребенка по голове.
– Сколько ему? – спросила Катя.
– Во второй класс ходим. Только вот что-то растем плохо… Ну ничего…
Анатолич принес из холодильника «Посольскую» водку, разлил по рюмкам. На заиндевевшей бутылке, поставленной в центр стола, остались круглые проталины от пальцев. Дамы предпочли «Молоко любимой женщины». Выпили. Закусили. Из разговоров выяснилось, что Костя – сын товарища по артиллерийскому училищу. Койки рядом стояли. Теперь товарищ служит в Мурманске, а до этого сидел в Средней Азии на «точке», там была очень плохая вода, и он испортил себе желудок. Поэтому каждый отпуск ездит в Ессентуки, но в санаторий с женой еще можно, а детей ни за что не принимают. Вот они, проезжая через Москву, и оставили Костю у друзей.
– Как сын нам… – вздохнула Каля.
И в словосочетании «как сын», и в этом вздохе, и в том, как Анатолич виновато взглянул на жену, обозначилась на миг печальная тайна их бездетности.
– Давайте за родителей! – предложила тактичная Катя.
Между разговорами Башмаков оглядел квартиру: мебель обычная, но поражало обилие ковров, ажурных покрывал, леопардовых пледов, в серванте была развернута в полную мощь «Мадонна» – сервиз, без которого из Германии не возвращался ни один офицер. На тарелках, чашках, чайниках, соусницах уныло повторялись одни и те же пасторальные сцены, и почему эта посуда получила название «Мадонна», Башмаков так никогда и не узнал.
– Под Западным Берлином стояли, – доложил Анатолич, перехватив взгляд гостя, – на расстоянии гаубичного выстрела. Полк был рассчитан на пять минут боя с бригадой НАТО…
– Неужели всего на пять минут? – удивилась Катя.
– Но за эти пять минут можно сде-елать о-очень много! – пропела Каля, улыбаясь.
– А я тоже в артиллерии служил! – гордо сообщил Башмаков.
Дашка быстро наелась одними закусками, тяжко вздохнула, снисходительно посмотрела на Костю, так ни разу и не поднявшего глаз от тарелки, и смилостивилась:
– Ладно, пошли гулять!
Мальчик, просветлев, выскочил из-за стола. После горячего – нашпигованного мяса под брусничным соусом (каждое блюдо Каля сопровождала подробными кулинарными комментариями) – Анатолич вдруг спросил:
– А хотите, я покажу, где родился? Пошли! – Все отправились следом за ним на балкон. – Во-он, видите, аптека – там был наш дом. Корову держали, поросят, кур…
– А вон там, где автобусный круг, мой дом был, – сообщила Каля.
– Так вы из одной деревни?
– Ага. Только с разных концов. Деревня Завьялово называлась. И фамилия у нас тоже – Завьяловы. Знаете, Анатолич ко мне на свиданки вон тем оврагом добирался, через капусту. Даже из школы нельзя было вместе возвращаться… Мы тайком, на кладбище встречались! Или в Москву на автобусе ехали – там можно, там все чужие…
– Почему? – спросила Катя.
– Ну как же, он был с другого конца деревни. Лет восемьдесят назад его дед пырнул ножом моего деда… В общем, кровная месть, как у Монтекки и Капулетти.
– Он пырнул, не он пырнул, это не доказано, – уточнил Анатолич, – а вот то, что дедушка Калерии Васильевны, когда бились стенка на стенку, в рукавицу свинчатку засунул, это все знают!
– Вот только не надо искажать исторические факты! – возмутилась Каля. – Свинчатку мой дедушка положил в рукавицу, когда узнал, что твой дедушка своих дружков подговорил…
– Понятно, – кивнул Башмаков, – истоки конфликта теряются в глубинах истории.
– Да… В глубинах, – вздохнула Каля, – а потом приехали бульдозеры и все сломали, все глубины… И нет Завьялова. Одни Завьяловы остались…
Из дальнейших рассказов вырисовывалась типичная история подмосковной деревни, сожранной разбухающим городом. Дома снесли, а людей расселили по всей Москве, но, несмотря на это, Коля и Каля не потерялись, а поженились сразу после школы, даже разрешение в райисполкоме пришлось получать. Потом юный муж уехал поступать в училище. Из всех курсантов он был единственным женатиком. Ко всем в училище родители ездили, а к нему супруга. Кстати, чтобы не издевались, он долгое время всем объяснял, что Каля – его сестра. И только когда на третьем курсе женился еще один курсант, он признался.
После окончания училища Анатолича отправили сначала под Смоленск, потом еще куда-то, а затем уже в Германию. Повезло. Из ГДР в Подмосковье. Снова повезло. Хотя, возможно, это везение было связано с тем, что Каля всегда умела подружиться с женами начальников. На скопленное они купили однокомнатную кооперативную квартиру в Печатниках и сразу же стали искать варианты обмена с доплатой, чтобы вернуться в родные места. Тут-то по объявлению и позвонила башмаковская соседка, решившая после смерти Геры переехать в однокомнатную квартиру и подальше от страшного места.
Башмаков сразу обратил внимание на то, с каким удовольствием, даже с гордостью Анатолич смотрит на свою жену. Катя потом часто ставила соседа в пример, мол, видишь, как жен любят! В Кале действительно была какая-та особенная, невыразимая словами тайная женская ценность, но не холодная, как в Принцессе Лее, а теплая, домашняя…
Обливаясь слезами и размазывая по лицу сопли, воротились дети. У Кости были сбиты в кровь колени и под глазом оформлялся значительный синяк. Кружева на Дашкином платье были оборваны, а бант напоминал парусную систему после серьезного шторма.
– Что это такое? – рассвирепела Катя. – Платье… Бабушка узнает…
– Дураки, приревновали меня к Коське, – сообщила Дашка, дергая плечиком, – но мы им тоже дали! Правда, Коська?
– Правда, – кивнул мальчик и с обожанием сквозь слезы посмотрел на подругу.
Костя жил у Завьяловых почти месяц, и все это время они с Дашкой были неразлучны – даже в куклы вместе играли. Он покорно превращался в больного на приеме у зубного врача и отважно пробовал все блюда, приготовленные подружкой из травы, росшей возле подъезда. А в конце концов лишился и своего замечательного чуба, отхваченного ножницами во время игры в парикмахерскую. Когда его увозили в Мурманск, он рыдал.
Башмаковы и Завьяловы стали дружить: отмечали вместе праздники, ездили на пикники – у Анатолича был «москвичонок». Дашка любила ходить к тете Кале серьезно поговорить о жизни. Потом Анатолича отправили служить в Таджикистан. В квартире поселились какие-то их дальние родственники, но с ними отношения ограничивались «здрасте» – «до свиданья». Завьяловы же появлялись раз в год, и то проездом в санаторий. Вернулись они насовсем, когда вовсю шла перестройка, будь она неладна. За Анатоличем, уже полковником, стала заезжать черная «Волга», функционировавшая, правда, по принципу маршрутного такси – рядом жили еще три офицера Генштаба, где служил теперь башмаковский сосед. К большому праздничному обеду в честь их возвращения Катя, взяв реванш, очень удачно испекла огромный пирог с вязигой. Пили за Москву, за скорейшие лампасы: должность у Анатолича была теперь генеральская, а перспективы необыкновенные.
– Растешь! – похвалил Башмаков.
– Перестройка. Кадры решают все! – усмехнулся полковник.
В Таджикистане он прокоптился, стал еще поджарее и еще белобрысее, а Каля, наоборот, располнела, но осталась такой же белолицей, словно и не жила под палящими лучами. Кстати, встретила она их в пестром восточном халате и угостила настоящим пловом из казана. В Таджикистане у Анатолича был замполит, помешанный на аквариумных рыбках. А дело это заразное – и в квартире Завьяловых появился огромный аквариум.
– Рекомендую, лучше всякой релаксации оттягивает… Я когда из Афгана возвращался, потом часами сидел. Поглядишь-поглядишь – и отмокнешь…
– А что – посылали?
– Да, в командировку…
– Ну и как там?
– Горы…
Однажды (Анатолич дохаживал свои последние полковничьи дни) к Завьяловым снова приехал Костя. Дашка к тому времени у матери уже косметику таскала и плакала по ночам из-за того, что у подружки-одноклассницы ноги длинней и грудь наливистей. А Костя хоть и был старше Дашки, так и остался щуплым, по-детски одетым мальчуганом с большим чубом. Только этот мальчуган неимоверно вытянулся и перерос даже Башмакова.
Дашка посидела с ними немножко и засобиралась в кино.
– Возьми Костю, – шепнула ей Катя.
Дашка изобразила на лице презрительное недоумение, что в последнее время делала в ответ на любое замечание матери. И ушла.
