Кинокефал - Ольга Сураоса
Герр Тот пришел в ужас от нашего решения идти пешком. Оперируя тем, что нам и так предстоит долгий путь, он пытался отговорить своего подопечного, однако Мико был непреклонен. Не в восторге была и Дорианна, правда, надо отдать ей должное – меня она переубеждать не стала. Мы столкнулись с ней у герр Трумва, когда записывались в отряд. Мой нос сразу настиг запах неодобрения – Дорианна просверлила меня взглядом, но ничего не сказала. Её глаза… интересно, какие они? Тяжело воспринимать слова нус, без видимого контакта. Может, поэтому разговор с Дорианной принял такой отрицательный поворот? Возможно, я просто не так понял её, поддавшись импульсивному порыву. В любом случае, надо будет поговорить с ней. Поговорить о Ватике, о… нас.
Мысли увели далеко, и я не заметил, как ускорился, чуть не налетев на спину впереди идущего. Выставив трости вперёд, удалось вовремя затормозить, и снегоступы, протестующе скрипнув, увязли в снегу чуть больше положенного. Мы шли вереницей строго друг за другом, местность была неровной – в частоколах деревьев и кустарников, потому нашему отряду приходилось изрядно петлять, растягиваясь порой на порядочную длину, чтобы преодолеть тот или иной участок дороги. Несмотря на то, что о снегоступах мы с Мико знали лишь понаслышке, большого труда освоить их нам не составило. Приноровившись к темпу хода и переносу веса на трости, мы набрали порядочную скорость, однако до скорости аэростата нам было, конечно, далеко. Спустя часа два после отбытия из посёлка, силуэт дирижабля стал далёкой точкой, почти невидимой в темнеющем небе.
Запрокинув голову вверх, вгляделся в чёрные ветви сосен. Их иглы своим видом напоминали шипы, скорее, даже зубы. Острые зубы берсерка. Его облик теперь навсегда запечатлелся в моей памяти. Кем же ты был до того, как жизнь покинула тебя? Откуда взялась в тебе такая злоба?
Задумавшись и ещё раз чуть не столкнувшись с идущем впереди меня человеком, понял, что мыслить следует только о дороге и не отвлекаться на посторонние раздумья. Время потекло медленнее. Его течение через долгие-долгие мгновения было прервано громким полурыком-полувозгласом:
– Привал!
Растянувшаяся вереница собралась вокруг головы – Мартына. Им был зрелого возраста кинокефал лет тридцати. Статный, широкоплечий, с командным голосом, он своей внешностью напоминал молоссов – древних строителей столпов, показанных в иллюстрациях к старым манускриптам. Наверное, это то немногое, что запомнилось с лекционных курсов по мистории – облик мощных помощников-строителей.
Подождав, пока все соберутся вокруг него, Мартын, глянув на часы, оповестил:
– Пять минут! Не больше.
Отряд, действительно, состоял из самых сильных. Не сбавляя ходу, мы шли до сего времени без остановок, и никто даже не запыхался! Никто не валился на снег, все стояли. Кто-то, вытянув руки и облокотившись на трости, застыл, словно статуя, кто-то прислонился к соснам, а кто-то, делая наклоны, разминал напряжённую спину. В воздухе не витала усталость, только лишь морозная свежесть, эфирный запах смолы и готовность вновь отправиться в путь. Стоило только подумать об этом, как сзади раздался замученный голос Мико.
– Бежать от неизвестно кого по тёмному лесу – есть в этом, конечно, своя прелесть, однако идти всю ночь, когда под утро нас подхватят с воздуха… Преследования нет, какой смысл?
Повернувшись к нему, я по примеру многих облокотился на трости.
– Перестраховка. Лучше отдыхай, Мико, береги дыхание.
Тяжело вздохнув, Мико тоже опёрся о трости и задумался.
– Герр Бонифац, мы же не останемся с поселенцами ждать до весны, а отправимся сразу?
– Нет, мы не будем ждать до весны, – посмотрел в огненные глаза Бордеровича. – Мы тронемся, как только всё обсудим.
– Герр Бонифац, – голос Мико слегка дрогнул, – я рад, что мы идём вместе. С вами как-то… надёжно.
Его неожиданная откровенность растрогала. Слова здесь были явно неуместны, потому я просто потрепал парня по плечу. Стоявший рядом Коди молчал. Он наклонил голову, полностью скрыв лицо капюшоном, однако улыбка его ощущалась неискушённым чутьём почти физически. Стремление Мико разобраться с «Пятой пса» не вызывало замешательства – им двигало желание узнать о судьбе родителей, однако зачем на эту опасную авантюру согласился Коди? Что двигало им? Неужели лишь из-за того, что назад дороги нет? Он и вправду уже не мог вернуться к своей беспечной жизни путешественника и будущего профессора. Никто из нас уже не мог вернуться к своей прошлой жизни. Герр Рут здесь несомненно прав.
– Привал окончен! Выдвигаемся.
Бас Мартына прервал отдых, дав команду для построения колонны. Вставая за человеком в светло-сером тулупе, решил на следующей остановке непременно расспросить обо всём Коди. Хруст снега, слаженный шаг снегоступов вновь погружали в небытие дороги, но поддаться данному порыву я уже не мог. Задавшись вопросом о готовности Коди к походу, в котором отсутствовал чёткий план и оформленное окончание, я в мыслях неуклонно подходил к осознанию собственной причастности. Покидая родной город Штрумф, подсознательно мне не хотелось возвращаться. Нет, я даже знал, что не вернусь, и самое жуткое – это осознание совершенно не коробило. Не было грусти ни по лучшему другу Рейну, ни по матери. Моё сердце должен был охватывать ужас от разлуки, но вместо этого в груди каменной уверенностью крепло знание, что я их ещё непременно увижу. Из глубины солярного сплетения доносились слова, эхом отстукивая в голову: «Оглядываться назад не стоит. Вперёд и только вперёд».
Перехватив трости поудобней, почувствовал, что шагать стало намного легче. Вера в непоколебимость встречи действительно придавала сил. Любая уверенность в принципе является источником сил, и не важно, в чём она заключается. Уверенность в том, что назад дороги нет, подстёгивает идти вперёд – и это то малое, зачем, собственно, путь мой лежал в Ватику. Основная причина – это, конечно, протест против насильственного источника энергии. Узнать такого рода правду и принять её как должное – это уже по сути уподобление чудовищу.
Вдохнув поглубже, освежил морозным дыханием леса разгорячённую голову. Мысленно разложил воздух на ощущения. В нём почти не было эфира, вернее, лжеэфира… Это вещество пропитывало города, деревни, посёлки – любые скопления нус, и, чувствуя лжеэфир с рождения, невозможно было понять его природу. Теперь же, ощущая лжеэфир в малых порциях, стала различима его чужеродность. Он пах неприятно и даже отвратительно. Он был неестественен в спокойном воздухе Штрумфа, в умиротворенном воздухе Арты. Это был запах страданий. Запах сжигаемых заживо.
Волосы на шее вздыбились, а костяшки хрустнули от крепкого сжатия ручек тростей. Проанализировав свои ощущения, мне наконец удалось сосредоточиться на дороге. Час полетел за часом.
Тропа круто стала уходить вверх, и приходилось прилагать усилие, чтобы не сбавлять темп. Этот перевал по счёту оказался седьмым за сегодня, и каждый раз при подъеме на вершину охватывал лёгкий трепет от масштабов, царивших вокруг. Высокие каменные пики, покрытые белыми шапками и точечно украшенные зеленью деревьев, смотрелись органично и доставляли эстетический покой. Было даже забавным знать, что это всего лишь ненужные отходы после строительства твердыни Арты. Насколько помню, идея использовать каменные отвалы в качестве ландшафтного решения пришла архитектору-монтировщику Гору. В честь него эти отходы, в сущности, и назвали горами. Создание гор и правда было удачным решением – вентиляционные отсеки находились ближе, вследствие чего воздух здесь имел свойство свежести. Мне никогда не доводилось быть в горах прежде… Разве что только во сне.
– Стойте!
Голос Мартына застал нас на самой вершине перевала. Встав полукругом напротив нашего предводителя, мы замерли в ожидании. Обведя нас глазами (видимо пересчитав), он указал рукой куда-то вниз, к подножию.
– Там стоит небольшой сруб. Оставшееся время до прилёта «Пилигрима» будем ждать там.
Все согласно закивали. В воздухе почувствовалось одобрение. Несмотря на феноменальную выносливость, все уже нуждались в отдыхе, и оставшиеся километры уставшие нус преодолели чуть ли не бегом. Вскоре стены деревянного сруба показались совсем близко. Его крышу покрывал толстый слой снега,
