Фасолевый лес - Барбара Кингсолвер
К моему удивлению, больше всего меня расстроило не это. Возможно, я уже просто так одеревенела от горя, что меня хватало на мысли о тяжелой судьбе только одной маленькой девочки. Но, с другой стороны, размышляла я, это означает, что Черепашка не одинока в своих несчастьях и, когда она вырастет, ей найдется, с кем о них поговорить.
Гораздо больше меня огорчила другая новость. На третьей неделе наших встреч с Синтией она сообщила мне, что в ходе полицейского расследования Отделению по защите детей Департамента экономической безопасности стало известно, что у меня нет никаких законных прав на Черепашку.
– Не больше, чем у бродяги на мусор с городской свалки, – сказала я. Кажется, Синтию слегка шокировала моя резкость.
– Я же рассказывала вам, как все произошло, – продолжала я. – Ее тетка просто велела мне ее забрать. Если бы не я, то ребенок оказался бы в следующей машине с пустым пассажирским местом. Я вам гарантирую, родственникам она не нужна.
– Я вас понимаю, – покачала головой Синтия. – Но проблема состоит в том, что у вас нет законных прав на ребенка. Устной договоренности с родственниками недостаточно. Вы не сможете доказать полиции, что все произошло именно так, что вы ее не похитили или силой не принудили ее родственников отдать вам девочку.
– Да, я не смогу ничего доказать. Только не понимаю, к чему вы ведете. Допустим, я не могу заявить никаких прав на Черепашку, но ведь и никто другой не может.
У Синтии, как у многих светловолосых людей, были рыжевато-золотистые глаза, цветом похожие на кошачьи. Но, в отличие от большинства людей, она смотрела вам прямо в глаза, не отводя взгляда. Наверное, этому учили на курсах социальных работников.
– Штат Аризона может, – сказала она. – Если у ребенка нет законного опекуна, он попадает под опеку штата.
– В смысле, в приют для сирот или типа того?
– Да, типа того. Правда, у вас есть возможность ее удочерить. Здесь играет роль несколько факторов. Например, как давно вы проживаете в штате – этот вопрос решает агентство по натурализации. Затем – уровень дохода, степень его стабильности.
Доход и стабильность. Я смотрела на горло Синтии. В такую жару, когда все стараются надевать как можно меньше одежды, прикрывая только срам, она натянула блузку в розовую клетку с плотно застегнутым воротником. Я помнила, как в одну из наших встреч она упомянула, что хладнокровна от природы.
– И когда штат заявит на нее свои права? – спросила я.
– Две-три недели уйдет на составление бумаг, а потом с вами свяжется кто-нибудь из Службы защиты детей.
Воротник Синтии был застегнут брошкой с бежево-кремовой камеей, которая выглядела антикварной. Когда мы с Черепашкой покидали ее офис, я поинтересовалась, не семейная ли это реликвия, на что Синтия рассмеялась:
– Я нашла ее на долларовом развале Армии спасения.
– Забавно, – сказала я.
Лу Энн буквально зашлась от гнева. Я никогда не видела ее такой злой. Вены на ее лбу раздулись, а лицо покраснело от подбородка до самой линии волос.
– Что они там про себя думают, эти люди? Что они имеют право забрать ребенка из безупречного дома и отдать в какой-то приют, где дети спят на матрасах из мешковины и едят отбросы, которые и свинья лопать не станет?
– Не думаю, что там все так плохо, – возразила я.
– Как ты можешь такое говорить? – возмутилась Лу Энн.
Но я уже готова была сдаться.
– А что я могу сделать? Как можно бороться с законом? Взять пушку, забаррикадироваться в доме с Черепашкой и отстреливаться от копов?
– Тэйлор, перестань. Перестань сейчас же. Ты ведешь себя так, будто ты уже все проиграла, а я говорю тебе какие-то глупости. Наверняка есть способ не отдавать ее им, а ты даже не хочешь о нем подумать!
– Но почему я должна о нем думать? С чего мне думать, что со мной Черепашке будет лучше, чем под опекой государства? По крайней мере, они знают, как заботиться о детях. У них там с Черепашкой ничего не случится.
– Ты говоришь, как последняя трусиха!
– Может, ты и права.
Лу Энн уставилась на меня, будто видела в первый раз.
– Вот уж не подозревала, что ты способна так сдуться, Тэйлор. А я-то думала, что знаю тебя. Я думала, мы с тобой подруги, но теперь я даже не знаю, кто ты такая.
Я ответила, что и сама не знаю, но такой ответ нисколько не удовлетворил Лу Энн.
– Знаешь, – сказала она, – в школе, в старших классах, у нас была девчонка по имени Бонита Джанкенхорн, которую я считала самой умной и смелой из всех, кто когда-нибудь жил на свете. На уроке английского нам как-то дали задание заполнить кроссворд по роману «Сайлас Марнер» Джордж Элиот или еще по чему-то там, и мы все перебирали всякие слова, писали карандашами, а потом стирали, и только Бонита работала сразу чернильной ручкой, начисто. Она была настолько уверена в себе, что просто отвернула крышечку – и вперед! Увидев, что она делает, к ней подошла учительница, начала ее отчитывать, а та и говорит: «Мисс Майерс, если я сделаю ошибку, вы сможете меня наказать, но не раньше этого». Каково? Мы все решили, что она прямо кремень.
Лу Энн помолчала и продолжила:
– Но когда я встретила тебя – в тот самый первый день, я подумала: «Бонита Джанкенхорн, а ну-ка, посторонись! Эта девушка стоит дюжину таких, как ты!»
– Видно, ты ошибалась, – сказала я.
– Нисколько! Именно такой ты и была. И куда это все девалось, ума не приложу.
– Туда же, куда и твой звездный дождь, – сказала я.
Я не хотела делать Лу Энн больно, но все-таки сделала. На некоторое время она оставила меня в покое.
Но потом вновь принялась за свое. Спор шел неделями, время от времени прерываясь, чтобы стороны могли передохнуть. Хотя, строго говоря, это был не спор, поскольку я была совершенно согласна с Лу Энн – то, что затеяли Синтия и так называемая Служба защиты детей, было неправильно. Но и что было правильно, я не знала. Я постоянно бубнила – этот мир слишком ужасен, чтобы в нем можно было растить ребенка, на что Лу Энн неизменно отвечала: а другой мир у нас есть?
Мэтти тоже было над чем ломать голову. Она все еще не придумала способ вывезти Эстевана и
