Фасолевый лес - Барбара Кингсолвер
– А как насчет индейских резерваций? – спросила я. – Вы в курсе, что иногда там просто не выдают ни свидетельств о рождении, ни свидетельств о смерти?
Синтия была не из тех, кто легко сносит сомнения в своей компетентности.
– Я знаю, – сказала она. – В некоторых случаях делаются исключения.
Офис у Синтии, по правде говоря, был не такой уж и большой, да и стол, за которым она сидела, тоже. В комнате не было даже окна.
– Неужели вам не хочется посмотреть, какая на улице погода? – спросила я.
– Что, простите?
– У вас здесь нет окна. Мне просто интересно, не теряете ли вы иногда связь с тем, что происходит снаружи, сидя здесь под кондиционером, с флуоресцентным освещением.
Я, наверно, еще никогда в жизни не произносила вслух ничего настолько мудреного, как слова «флуоресцентное освещение».
– Если вы помните, – покачала головой Синтия, – я приходила к вам в тот самый вечер, когда на Эйприл было совершено нападение. – Синтия звала Черепашку ее более традиционным именем. – У меня и выездной работы вполне хватает.
– Не сомневаюсь.
– Я ответила на ваши вопросы, Тэйлор?
– Почти. Но не совсем. Я бы хотела узнать, каким образом можно достать ту информацию, о которой вы говорили. Ну, скажем, по поводу законов в разных штатах. Таких, как Оклахома, например.
– Я могу поискать, а потом передать вам. А, если хотите, дам координаты какого-нибудь нашего специалиста в Оклахоме, кто поможет вам с бумагами.
Это застало меня врасплох.
– Вы хотите мне помочь? – спросила я.
– Конечно! В этом деле я на вашей стороне, Тэйлор.
Она наклонилась вперед, сложив ладони на бюваре, и я заметила, что ногти у нее в плачевном состоянии. Вполне возможно, она их обкусывает.
– То есть, по вашему мнению, Черепашке со мной будет лучше, чем в детском доме?
– Я в этом никогда и не сомневалась, – отозвалась Синтия.
Я встала, обошла вокруг своего стула и вновь села.
– Простите мне мой французский, но какого же черта вы мне сразу об этом не сказали?
Синтия моргнула золотистыми монетками глаз:
– Я полагала, это должно быть вашим решением.
В конце, уже уходя, я остановилась и вновь подошла к столу Синтии.
– Спасибо.
– Не за что.
– А могу я задать личный вопрос? Это по поводу вашей брошки с камеей.
Синтия удивленно улыбнулась:
– Задавайте.
– Зачем вы покупаете вещи в магазинах Армии спасения? Это из-за зарплаты или потому, что вам нравится рыться в чужих семейных реликвиях?
Синтия вновь улыбнулась:
– Я дипломированный терапевт. Я не отвечаю на такие вопросы.
В приемной я остановилась поболтать с одной из тамошних секретарш, которая спросила, где сегодня моя малышка. Звали ее Джуэл, и я с ней уже несколько раз до этого разговаривала. У нее был сын с дислексией, болезнью, при которой, как она объяснила, люди все видят задом наперед.
– Возьмите, к примеру, американский флаг, – говорила Джуэл. – Он видит его так, словно звезды находятся в правом углу, а не в левом. Но бывают случаи, когда это неважно. Например, ему очень нравится слово «ого», оно пишется и справа налево, и слева направо совершенно одинаково, и он рисует его, где только можно. А еще слово «мам».
Перед самым выходом из здания меня нагнала другая секретарша, которая протянула мне записку, как она сказала, от Синтии. В записке говорилось: «Я оценила вашу деликатность: вы не хотели обсуждать эти вопросы в присутствии Эйприл, и это правильно. Простите, если я была не столь тактична».
Внизу было написано имя: мистер Джонас Уилфорд Армистед, и дан его адрес в Оклахома-Сити. А еще ниже: «Удачи!»
Весь вечер, накормив и уложив детей, я ходила по дому взад и вперед. Я дождаться не могла, когда вернется Лу Энн, но, когда она пришла, мне стало ясно, что пока не хочу ей ничего рассказывать. Я еще не приняла окончательного решения.
– Ради всего святого, – сказала Лу Энн. – Ты меня нервируешь. Либо сядь, либо помой посуду.
И я принялась мыть посуду.
– Что бы там ни было у тебя на уме, надеюсь, все уладится, – сказала наконец Лу Энн и отправилась в гостиную читать.
Она читала роман «Дочь шайеннских ветров», который, как утверждала, нашла в своем шкафчике на фабрике и который никакого отношения не имел к Анхелю и его жизни среди ковбоев в Монтане и Колорадо.
Я отправилась вслед за Лу Энн.
– Ты не злишься? – спросила я. – Из-за того, что я ничего не говорю?
– Да нет.
– Я тебе завтра скажу. Мне нужно еще подумать.
Лу Энн даже не подняла глаз.
– Иди, подумай, – сказала она. – И домой посуду.
Ночью я не спала, стараясь привыкнуть к новым мыслям, которые теперь вертелись в голове. Черепашка перевернулась с бока на живот, а потом – опять на бок. Глаза ее под плотно закрытыми веками шевелились, а иногда она шептала что-то, двигая губами. С кем бы она ни говорила во сне, ему или ей она рассказывала гораздо больше, чем мне. Я бы любые деньги заплатила, только бы попасть в ее сны.
Утром, оставив Черепашку спать, я отправилась на работу, чтобы до конца выверить соосность и отрегулировать вращение колес машины, за которой днем должен был заехать заказчик. На часы я не смотрела, но, видимо, было еще довольно рано, когда я закончила и собралась домой. Мэтти даже еще не спускалась. Я еще поторчала в мастерской, сварила кофе, стерла пыль с полок и перевернула лист календаря (на дворе был уже август, а на календаре – май). Довольно долго я разглядывала ацтека, несущего бессознательную женщину, и думала о той латиноамериканской трагедии, что, вероятно, разыгралась в их жизни. Естественно, мои мысли быстро перескочили на Эстевана и Эсперансу. Хотя, как я прекрасно знала, чаще всего это женщина тащит мужчину через жизненные трагедии. Его самого, охапку детей, да еще и бабулю в придачу.
Наконец спустилась Мэтти. Мы выпили кофе и все обсудили.
Позже я отыскала Лу Энн с детьми в парке. Черепашка с увлечением расчесывала полоску голой земли щеткой для волос, которая, судя по красному цвету, когда-то принадлежала Эдне. Лу Энн на мгновение отложила книгу и вступила в психологическую схватку с Дуайном Реем, который, ухватив что-то в кулачок, на автомате тащил это в рот. Конечно, Лу Энн не могла не выйти победительницей.
– Я сказала – нет!
