СНТ - Владимир Сергеевич Березин
Оттого прозвание мне тут было – Пасечник.
И кликуха Рудый из прежней жизни.
Ты спросишь, отчего я тебе всё это рассказываю? А оттого, что собеседника у меня нет. Умер наш доктор, а за ним и кандидат. И остался я один, поговорить не с кем, разве с каким залётным индусом по скайпу.
Друзья твои – дрянь, глупое порченое мясо. А ты вот толстенький, смирный, в очочках, и главное, я сразу понял – начитанный. Я сразу понял, что ты будешь слушать внимательно. Недолго, но мне долго и не надо.
* * *
Саня почувствовал, что рыжий старичок ухватил его за плечи и потащил куда-то, а потом с неожиданной лёгкостью кинул на большой мраморный стол.
(три куста роз)
Естьлижъ кто тогда пожелаетъ иметь розы, когда в другихъ садахъ оне уже отцвели, то должно у куста корешки обнажить так, чтоб концы их ещё оставались в земле, дабы дни в два корешки от воздуха высохли, прежде нежели их, и притомъ рыхло, обсыплешь отнятою землёю.
Экономия и садоводство. Магазин общеполезных знаний и изобритеній с присовокуплением моднаго журнала, раскрашенных рисунков и музыкальных нот. Часть первая, с Генваря до І юня, 1795
Менты пришли к Паевскому утром.
Он напрягся, потому что помнил ещё прежние времена, когда менты разного фасона ходили к нему за деньгами. Это были свои, прикормленные. А иногда, наоборот, у него и вовсе начинались маски-шоу, когда по лестницам, как горох, сыпались люди в чёрном и изымали бухгалтерию. Он себе так и представил однажды – как в следующий раз всех этих тёток со столами и шкафами грузят краном в длинный КамАЗ.
Реальность тогда была, конечно, скучнее – и страшнее.
Но то было в прежние времена.
Теперь-то он давно отошёл от дел, и всё у него было чисто – по крайней мере, в рамках обычной бухгалтерской проверки.
Паевский заведовал небольшим фондом и перекладывал деньги из одного места в другое. А потом брал из другого и клал в следующее. Ну и формально заведовал несколькими программистами и химиками.
Но эти, что пришли утром, были вполне мирные – и честно сказали, что они, менты, ничего не понимают в одном деле. Так они и говорили про себя: «Мы, менты» – а теперь менты все, кто к тебе приходит с вопросами.
А непонятое дело было делом маленького неприметного человека, с виду подростка, которого Паевский помнил, хоть сразу и не признался гостям.
Менты искали неприметного человека, что в прошлом году работал у Паевского в конторе, а теперь пропал. Менты намекали, что этот сотрудник был винтиком в каком-то криминальном механизме, выплыло неприятное слово «обналичка» (Паевский в этот момент не сдержался и немного сильнее обычного сжал пальцы на подлокотнике кресла, но никто этого не заметил).
Это был молодой человек, которого он взял на работу по знакомству. Знакомство, впрочем, было вымарано из разговора с непрошеными гостями. Впрочем, и сам он точно не помнил, – кажется, одноклассница просила за своего непутёвого племянника.
Нет, к деньгам юноша не имел отношения, только к большому компьютеру, оставшемуся в институте ещё с тех времен, когда химики могли его себе позволить. Да и то – тронуть процесс перекладывания денег этот человек не мог, а существовал отдельно, как фигура для заполнения лабораторного пространства. Особого рвения тот молодой человек не проявил, и в один прекрасный день Паевский обнаружил, что тот не появился на работе. Юношу уволили задним числом, и теперь Паевский с молчаливой радостью показывал гостям приказ.
Да они ни на чём и не настаивали.
Пропал – так и пропал. Менты явно что-то недоговаривали.
«Кто же за него просил?» – пытался Паевский вспомнить, да никто не приходил на ум.
Уходя, эти двое спросили об одном иностранце, не то голландце, не то немце – судя по фамилии Пекторалис. Уж про него Паевский точно-точно ничего не знал.
Вот и всё. Менты ушли, причём младший стащил, как ребёнок, горсть конфет из приёмной.
«Да, кажется, одноклассница, – решил Паевский. – Наша память прихотлива. Скоро нас срастят с машинами, и первое, что внутри нас появится, – безотказная память. Просто сервер внутри головы. Хотя и сейчас это не проблема – все ходят с телефонами и перестали помнить не только исторические даты, но и дни рождения друзей. Не надо никаких проводов в мозг и гнезда для штекера под затылком, которое пугало любителей фантастики. Но всё же как нехорошо, что я его не помню, может, вот оно – приближение старости. Акела не помнит Маугли, а это значит – волк слабеет».
Про память он много говорил с соседом по даче.
Его сосед был математиком, но печально сообщал, что его математика осталась в каменном веке. Старик (он был тем не менее старше Паевского всего лет на десять) поливал свои розы и рассказывал о том, что положительный результат в тесте Тьюринга казался недостижимым точно так же, как теорема Ферма – недоказуемой, а теперь обе задачи – история. Или почти история – техника становится всё умнее. Настоящая машина должна строить себя не из логики, а из жизни собеседника, отражая его, как зеркало. А подытоживал сосед свои наблюдения чужой мыслью, что зеркала и секс отвратительны, потому что умножают людей…
Паевский не оттого поселился в дачном кооперативе учёных, что сам был учёным. Он стал числиться в одном НИИ, потому что поселился в дачном кооперативе.
Дачи были хорошие, рядом – ленинские места, то есть горки и увалы, среди которых умер вождь мирового пролетариата. Паевский любил это место за то, что там жили вымиравшие академики. Гуманитарии ему были бы скучны, а эти были – технари. Он не брезговал их яблочным самогоном и терпел разговоры о тайнах воды и о том, что в прошлом году йети пытались зарезать какого-то садовода.
Сперва он помог одному соседу по дачам со строительством, потом другому – денежным советом, и вот ему самому дали уголок для офиса в химическом институте, а потом место в штате. Учёную степень он предусмотрительно купил себе ещё лет двадцать назад.
Институт этот был пустынным и гулким зданием на окраине. Сперва его оккупировали пёстрые магазины, потом они схлынули, оставив после себя кто следы