Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире - Минеко Ивасаки
Господин Ямани тут же рассмеялся и сказал:
– Как вы проницательны: увидев хрусталь, вы его тут же распознали.
Он говорил по-японски! Я была поражена. Реплика министра означала, что он не только уловил скрытый смысл, который я вкладывала в свои слова (притом что я говорила на родном языке, а большинство моих соотечественников считают, что иностранцу выучить японский язык практически невозможно), но и сумел быстро, остроумно и добродушно парировать. Какой незаурядный ум! У меня было такое чувство, будто я скрестила шпаги с мастером фехтования.
Я так и не узнала, настоящим был тот алмаз или фальшивым.
Осакская Всемирная выставка закончилась 30 сентября 1970 года. И теперь я, наконец, могла пройти следующий обряд инициации и «перевернуть воротничок» – превратиться из майко в гэйко. Пришла пора повзрослеть.
Я спросила у мамы Масако:
– Я слышала, чтобы подготовиться к эрикаэ, нужна куча денег. Столько новых кимоно и аксессуаров. Чем я могу помочь?
– Ты? Да ничем. Все расходы покрывает окия, так что просто предоставь это мне.
– Но все мои клиенты спрашивали, сколько они должны дать на мою церемонию эрикаэ, а я говорила, что не меньше трех тысяч долларов. Значит, это было неправильно? Как неловко вышло.
– Нет, Минэко, все в порядке. Твои постоянные клиенты рассчитывают сделать свой вклад. Это часть традиции, и им это приятно. Потом они смогут похвастаться своим взносом перед друзьями. Не тревожься. Как говорила тетушка Оима, «денег слишком много не бывает». Хотя, должна сказать, что ты маловато с них берешь.
Понятия не имею, откуда я взяла эту сумму. Подобные фразы просто соскакивали у меня с языка.
– Тогда, пожалуй, пусть все идет как идет. Посмотрим, что будет.
По словам мамы Масако, клиенты пожертвовали на мое эрикаэ небольшое состояние. Точных цифр я так и не узнала.
1 октября мне сделали прическу сакко, которую майко носит в последний месяц своей карьеры. 1 ноября, ровно в полночь, мама Масако и Кунико срезали ленту, которая держала пучок у меня на макушке. Так я перестала быть майко.
Большинство девушек во время этой церемонии испытывают сильную ностальгию и прилив эмоций, но меня она не особенно тронула. Я окончила карьеру майко с такими же смешанными чувствами, с какими и вступила на этот путь – только совсем по другим причинам. Я, как и прежде, обожала свою профессию танцовщицы. Но была недовольна старомодными и консервативными правилами, согласно которым организована вся система обучения и работы гэйко. Еще подростком я всегда высказывала свое мнение напрямик и не раз ходила с жалобами в Кабукай. Прежде моих соображений никто всерьез не рассматривал. Может, теперь, когда я стала взрослой, они прислушаются?
Чтобы подготовиться к эрикаэ, я взяла выходной. День выдался морозный. Мы с мамой Масако сидели у жаровни и добавляли последние штрихи к моему новому ансамблю.
– Мама?
– Да?
– Да так, ничего.
– Что значит «ничего»? Что ты хотела сказать?
– Да так, не обращай внимания. Я просто подумала…
– Что ты подумала? Не тяни, это раздражает.
Я не пыталась ее томить – просто никак не могла собраться с духом.
– Не знаю, может, об этом говорить лучше не с тобой.
– Но я ведь твоя мать.
– Я знаю, и я очень уважаю тебя, когда дело касается работы, но здесь другая ситуация. Я не знаю, стоит ли мне говорить об этом.
– Минэко, я Фумитиё Ивасаки. Можешь спрашивать у меня что угодно.
– Но все мужчины, с которыми у тебя были отношения, похожи на старых сушеных кальмаров. А когда они тебя бросают, ты стоишь, обнявшись с фонарным столбом у продуктовой лавки, и плачешь. Это такой стыд. Все соседи видят тебя и говорят: «Бедную Фумитиё опять бросили».
Это была чистая правда. Маме Масако было сорок семь, и у нее так и не появилось стабильных отношений. Ничего не изменилось. Она по-прежнему постоянно влюблялась, и мужчины по-прежнему отдалялись от нее из-за ее язвительного языка. И она действительно держалась за фонарный столб и рыдала. У меня полно свидетелей.
– Так говорить жестоко. Видимо, не одна я здесь с дурным характером. Но хватит обо мне. Что происходит с тобой?
– Я просто хотела узнать, каково это – влюбиться.
Ее руки замерли, а тело напряглось.
– А что, Минэко? Ты кого-то нашла?
– Может быть.
– Вот как? Кто он?
– Мне больно об этом говорить.
– Если ты скажешь, боль уйдет.
– Мне больно даже подумать о нем.
– Похоже, дело серьезное.
– Ты так думаешь?
– Я хотела бы с ним познакомиться. Может, ты нас представишь?
– Ни за что. Во-первых, ты совершенно не разбираешься в мужчинах. А во-вторых, ты можешь попытаться его у меня увести.
– Минэко, я не Яэко. Обещаю, что ни за что не буду крутить ни с одним из твоих кавалеров.
– Но ты всегда так прихорашиваешься, когда идешь на встречу с мужчиной. Если я соглашусь вас познакомить, ты можешь пойти в своем обычном виде?
– Да, дорогая, конечно. Если так тебе будет спокойнее, я пойду в повседневной одежде.
– Ну тогда я подумаю, что можно сделать.
Мы закончили приготовления к моему переходу из майко в гэйко.
Ритуал эрикаэ состоялся 2 ноября 1970 года, в мой двадцать первый день рождения.
Первое кимоно, в котором я перешла в статус гэйко, было официальным – из черного шелка, с гербами и узором из нарисованных в технике батика и вышитых раковин. Шелковый оби – с красным, синим и золотым геометрическим узором на белом фоне.
Мы заказали еще два кимоно, которые я должна была носить в первое время. Одно было из желтого шелка с вышитыми золотой нитью фениксами и оби – из ржаво-киноварной парчи с узором из пионов. Другое – из блекло-зеленого шелка с вышитыми золотом соснами и императорскими колесницами, и оби – из черной парчи с хризантемами.
Теперь к моему нагадзубану пришили белые воротнички, и это значило, что мои полудетские качества майко остались в прошлом. Я стала взрослой. Пора было брать на себя ответственность за свою жизнь.
Примерно в это время доктор Танигава сделал мне очень волнующее предложение. Кунихито Симонака, директор издательства «Хэйбон», хотел посвятить целый номер своего журнала «Сан» истории и традициям Гион-кобу. Доктор Танигава порекомендовал господину Симонаке
