Лучшие люди города - Катерина Кожевина
Репетиции двигались со скрипом. Катя, как дикий зверек, сбегала сразу после читок, даже не попрощавшись. Она играла по-прежнему лучше всех. Татьяна завывала, Соня нарочито жестикулировала, Кира произносила реплики так тихо, что ее было еле слышно. Катя же умела находить баланс. Иногда она ломала ритм стиха, но все равно получалось хорошо. Ее угловатость пропадала на сцене и возвращалась сразу, когда Катя тянулась за скомканной курткой, чтобы убежать домой.
На последней встрече перед каникулами Таня поднялась со стула, прокашлялась и сказала:
– Короче это. Мои родаки сваливают в деревню. Хата свободная будет. Зову всех на Новый год.
– Вот это кайф! – Вовчик сдвинул кепку на затылок. – А то я уж думал, с предками встречать придется!
Труппа оживилась, стала прикидывать, какую поляну намутит и чем можно будет заняться в пустой квартире без взрослых. Катя спрыгнула со сцены и пошла искать по рядам брошенные вещи. Быстро нашла шарф, а вот шапка куда-то завалилась.
– Эй, Кать! – Кира крикнула так громко, что все внезапно замолчали. – Ты тоже приходи. Если хочешь.
Катя обернулась, растерянно уставилась куда-то поверх Кириной шевелюры.
– Ладно… Я тогда торт сделаю.
– Классно. А какой?
– Из творога с орехами. «Дамский угодник».
– Да зачем нам торт. У нас Славян есть. – Вовчик хлопнул товарища по плечу и тут же получил подзатыльник. Девчонки засмеялись.
– И вы, Лен Фёдоровна, приходите.
– Тань, да я же взрослая. Ну зачем я вам? – Лене было приятно, но она не сомневалась, что зовут ее из вежливости в надежде на отказ.
– Да какая вы взрослая? – Таня даже фыркнула. – У меня сеструхе двоюродной двадцать три, так вы и то моложе выглядите.
В то, что Лена выглядит моложе двадцатилетних крюковчанок, вполне можно было поверить. Но дело было не в ней.
– Правда, Лен Фёдоровна, приходите, приходите, – труппа загалдела и взяла ее в кольцо, – мы даже материться не будем. Ну пожалуйста. Ну ради нас. Мы с вами хоть до Нового года дотянем, а так уже в девять набухаемся, и всё.
Это был весомый аргумент. В конце концов Лена сдалась:
– Ну ладно. Зайду ненадолго. Только ради вашей безопасности. Чего нести?
– Ура! Ур-р-ра-а-а-а! – Подростки запрыгали вокруг нее в ритуальном танце, как вокруг пойманной добычи. Лена и сама обрадовалась. Эти четырнадцатилетние оболтусы что-то сейчас в ней сковырнули, и по телу разошлось незнакомое тепло.
Накануне празднования Лена зашла в «Магнат» и поискала глазами его. Он все еще лежал на своем старом месте, никем не востребованный, пыльный и одинокий. Возможно, он уже давно прокис или превратился в вату, но Лена решила, что пришло его время.
– Свешайте мне арбуз, пожалуйста.
Продавщица молча подняла глаза. Лена утвердительно кивнула. Женщина немного помялась, потом медленно прошлась до ящика с овощами, хлюпая задниками тапочек, погладила арбуз по боку. Взвесила, шепотом назвала сумму в 1500 рублей. Лена опять кивнула. Продавщица нежно стерла пыль внутренней стороной фартука и похлопала его на прощание.
– Кушайте с удовольствием.
Крюков гудел. Мужики тащили ящиками водку, кто-то нес перед собой, как факел, банку зеленого горошка. Дети взрывали хлопушки и бросали петарды прохожим под ноги. Возле гаражей компании парней начали разминать новые сабвуферы на своих «Нивах», ставить Басту и Скриптонита. И Лена почувствовала, как вместе со звуками русского рэпа весь этот поток жизни пробивает брешь в ее броне. Появилась острая потребность признаться в любви.
– Привет, мамуль.
– Привет, мышка.
– У нас Новый год уже через четыре часа, а у вас только через двенадцать, представляешь?
– Ну, тебе всегда нравилось бежать впереди паровоза.
Лена усмехнулась.
– Хочешь сказать, что паровоз – это ты, а я – вагон?
– Ой, Лен. Ну чего ты к словам цепляешься?
– Счастливого Нового года, мам. Я тебя люблю.
В трубке послышалось шуршание.
– Мам?
– И я… целую тебя.
Таня жила на первом этаже двухэтажного деревянного барака, недалеко от парикмахерской «Компромисс». Лена пришла раньше всех. Татьяна, перемазанная мукой, суетилась на кухне. В большой кастрюле что-то бурлило.
– О, Лен Фёдоровна! Пойдемте, пойдемте, поможете пельменей пока налепить.
На столе лежала металлическая пельменница с сотами. Таня раскатывала тесто бутылкой из-под вина.
– А что делать-то?
– Вы руки помойте и будете шарики лепить из фарша.
Она кивнула на эмалированную миску с бело-розовой массой, от которой пахло свежей свининой и порубленным луком. Окна на тесной кухне запотели от стряпни. Два белых шкафчика висели над раковиной и столом, а третий стоял рядом на табуретке. На одну стену были наклеены фотообои с небоскребами Манхэттена, на другую – плитка с выпуклыми рыбками и морскими растениями. Лена намылила ладони и застыла перед кафельной панорамой.
– Это мать для ванной, вообще-то, достала. Батя по пьяни перепутал, сюда прилепил.
Кое-где половины рыбьих хвостов шли встык с морскими звездами.
– Таня, а давай сделаем счастливый пельмень?
– Это как?
– Перца туда положим. Кому достанется, у того будет много счастья в новом году.
– А давайте.
Татьяна решила осчастливить сразу несколько человек и щедро насыпала перец в десяток пельменей. Затем они разложили по спирали сыр и копченую колбасу сальчичон, которую Лена чудом нашла на рынке неделю назад. Кто-то начал барабанить в дверь. Оказалось – Вовчик и Саня. Они стянули ботинки, не развязывая шнурков, и прошли на кухню. Сначала Саня выгрузил пакет с домашними соленьями от мамы – помидоры с надтреснутой кожицей, огурцы в мутном рассоле и маленькие патиссоны, набитые в банку, как поломанные летающие тарелки. Потом Вовчик достал пластиковое ведерко красной икры и высыпал из карманов две горсти фиников.
– Это откуда у тебя? Выглядят как из жопы. – Таня сгребла финики со стола в блюдце с серебристой каемкой.
– Да стопудово не поверишь. Иду я по улице, тут навстречу Дэнчик, участковый наш. Думаю уже на другую сторону перейти, а он увидел меня и орет: «Стой, говнюк».
– Бли-и-ин, – она сочувственно закатила глаза.
– Он такой: «Стой смирно, руки в стороны, ладони кверху!»
– Вот попадос.
– Ну, дальше слушай. Я вытянул. Думаю, сейчас шмонать будет. А он
