Лучшие люди города - Катерина Кожевина
Лена спросила:
– А зачем она камни ест?
– Да это соль такая. Лизунец.
Ким похлопал овцу по загривку.
В ближайшем сарае нашлись доски и фанера на любой вкус. Они были рассортированы по размеру и лежали аккуратными стопками. Лена выбрала подходящие для декораций и вместе с Мишей отложила их в угол.
– Ну, я поеду, Миш. Спасибо.
– Как это? Родители ждут вас на обед. Да меня неделю кормить не будут, если я вас отпущу.
Лена расстроилась, что приехала с пустыми руками. В начале второго они поднялись на крыльцо большого дома. Внутри почти не было мебели. Только два комода и стол, ниже, чем Лена привыкла. А ламинатный пол как будто драила бригада матросов. Можно было легко скользить в носках.
Ким-старший тут же поднялся из-за стола.
– Миша, ты опоздал.
Лена глянула на экран телефона. Время 13:03. Он отодвинул для нее стул и жестом пригласил сесть, продолжая стоять, пока Лена не устроилась и не разложила на коленях белую салфетку.
В комнату вошла женщина, похожая на черно-бурую лису, с ежиком темных волос вперемешку с сединой. Ким кивнул.
– Это моя жена Со Ён, – а потом добавил: – Соня то есть.
Она тихо поздоровалась и стала расставлять тарелки с лапшой. На троих.
– А вы с нами не сядете? – Лена старалась быть вежливой.
Женщина как-то замешкалась, скользнула взглядом по лицу мужа.
– Да я потом. Вы не волнуйтесь. Ешьте.
Миша левой рукой протянул Лене блюдце с какими-то зелеными червяками.
– Спорим, вы никогда не ели папоротник?
Она хмыкнула:
– Не ела. Зато ела суп из крапивы!
– Сын! Подай правильно.
Миша спохватился. Взял блюдце двумя руками и легонько кивнул. По Лениному растерянному взгляду Ким-старший понял, что надо объяснить.
– У нас так принято. Подавать гостю предметы двумя руками. Это знак уважения.
Со Ён принесла на подносе чайный сервиз. Золотистый чайник с плетеной ручкой, чашки и блюдца из фарфора, на которых выведены пагоды, белые цветы и голубая кромка гор.
– Какая тонкая работа! Очень красивый сервиз.
– Это сервиз моего отца. Он купил его для своей невесты, в девятнадцать лет. – Ким потянулся за коричневым сахаром. – Здесь тогда японцы заправляли. Он на заработки поехал. Думал, на год, а вышло – на всю жизнь.
– Получается, для вашей матери?
– Нет, он познакомился с мамой, когда ему было за сорок. Невеста осталась в Корее. Он больше с ней не виделся.
– Но почему? Разве он не хотел вернуться?
– Конечно, хотел. Но началась война. Весь Сахалин заняли Советы. Японцев через полтора года вывезли на Хоккайдо. А на тысячи корейцев всем было плевать. Их просто заперли на острове.
– Как это – плевать? У них ведь на родине семьи. Они же не рабы!
– Да очень просто. 40 тысяч человек почти полвека жили без гражданства и языка. Никто их не выпускал. И на работу не брал. Вот и приспособились. Только на огородах и выживали.
Лене стало душно. Она осторожно погладила свою чашку тыльной стороной ладони.
– И после всего этого… вы еще здесь? Но ведь сейчас вашу семью никто не держит. Границы давно открыли.
– А я рад, что отец до этого не дожил. Наши все ринулись. Но в Корее еще хуже. Там мы теперь просто советские люди, стоим на самой нижней ступени. Хуже цыган.
Миша уронил печенье. В комнату тотчас забежала Со Ён и смела крошки. Дверь открылась, и через щель просунулась голова в шапке-петушке.
– Геннадич, там это. Кия рожает.
Ким-старший выругался по-русски.
– Извините.
Он встал, поклонился Лене и выбежал, накинув легкую куртку. Миша сразу расслабился. Съехал вниз по спинке стула.
– Папа всем своим овцам имена дает. Кия у него любимица.
Лена посидела с ним еще минут десять и стала собираться. Антон уже ехал за ней на такси. У порога она спросила:
– А твоего деда разве звали Геннадий?
– Конечно, нет. Его звали Гын Хо.
В машине Лена положила голову Антону на колени.
– Скажи, а ты мог бы жить с чужим именем?
– Как это?
– Но вот представь, что у тебя отнимут имя. И дадут другое. Ты будешь не Антон, а Роберт.
– Этого не может быть. У меня могут отнять одежду. И мотоцикл. Но имя? Так не бывает.
Вечером написал Миша. Отец еще раз просит прощения. У Кии родилась двойня.
Глава 36
Всех рабочих выписали из больницы. Но массовое отравление не прошло бесследно. Завод только закрепил и приумножил дурную славу. Люди начали уходить. И Лена почувствовала, что все снова рассыпается. Глупо выйдет, если после стольких усилий ее все-таки уволят.
Она написала Эжену: «Я выбилась из сил. Хочется послать все в жопу. Кручу педали как сумасшедшая, но так и не сдвинулась с места. Как будто это тренажер». Он ответил: «Ну, дорогая. Тренажеры нужны не для того, чтобы на них ездить».
Мир мчался к Новому году, как пассажир, догоняющий автобус. И только Лена решила на этот раз обойтись без лишних церемоний – подарков, фейерверков, шампанского, оливье. Зачем это все, если новогоднюю ночь предстоит встретить в компании алоэ? Хотя насчет шампанского она еще не решила. Соцсети впечатляли фотографиями с новогодних корпоративов. Московский офис «Нефтепромрезерва» устроил вечеринку в итальянском стиле. Коллеги, кажется, неплохо вложились в фотозону. Можно было надеть карнавальный костюм и присесть на диванчик с витиеватыми ножками и бархатной обивкой. На полу валялась искусственная шкура леопарда, а сверху нависала многослойная люстра из псевдохрусталя. Получилась бета-версия элитного притона. Но больше всего Лену смущали не фото, а все эти одухотворенные списки: мои достижения за 2018-й, обещания самому себе, личные итоги года. Получил диплом за укрепление корпоративных ценностей, стал амбассадором по безопасности на рабочем месте, покорил пик Ленина и не помер, научился запекать глаз тунца. Эти люди как будто все двенадцать месяцев готовились обрушить на нее лавину своего превосходства.
Антон улетел в Питер, и Крюков сразу опустел. Лене казалось, что теперь она живет внутри игрушечного шара на подставке, за оболочкой из толстого стекла. Город завалило снегом. Дворники ритмично разгребали дороги, с хрустом атакуя сугробы совковыми лопатами. Если на первом этаже настежь открыть окно, то можно, не нагибаясь, погладить рукой снежный холм.
После работы Лена неприкаянно слонялась по улицам, пока сама не превращалась в сугроб. На площади перед администрацией поставили елку – тонкую и лысоватую. Она устало покачивалась на ветру, гнула к земле лапы, увешанные гигантскими картонными конфетами и пластмассовыми шарами.
