Пророки - Роберт Джонс-младший
Многие ребята в колледже любили поболтать. Все трещали и трещали, и любому становилось понятно, что все эти невероятные события из их прошлой жизни не что иное, как выдумка, в которую они сами горячо верят. И все же Тимоти, слушая их, округлял глаза, охал на драматических паузах, а под конец бурно аплодировал.
Когда же сам он начинал говорить, это всегда всем нравилось. Неспешный протяжный голос его неминуемо вызывал улыбку. Довершали дело ямочки на щеках, хотя можно было бы обойтись и без них — Тимоти одним своим нравом уже умудрялся завоевать всеобщую симпатию. Если он чему и научился на Юге, так это умело скрывать свои недостатки, льстить собеседнику, изображать почтение даже перед теми, кого превосходишь по всем параметрам, и всегда служить эталоном вежливости. А еще не давать воли грязным мыслишкам, даже когда брюки готовы лопнуть по швам. Капелька на кончике мужского достоинства, которой не суждено упасть в плодородную почву. О да, он был идеальным джентльменом, от которого все приходили в восторг.
Говорили, что на Севере негры свободны, но за все время учебы он ни одного там не видел. Должно быть, их было так мало, что они просто не попадались на глаза. Зато Тимоти встречались люди, называвшие себя аболиционистами. Любопытный народец. Твердили, что мечтают избавить негров от бремени рабства. Но спросишь их, что делать с ними потом, а в ответ получаешь сплошь туманности, неопределенности и разнообразные бредовые идеи.
— Можно отправить обратно в Африку, — как-то заявил один малый на неформальном сборище в городской таверне.
— Через столько лет? — возразил Тимоти. — Полагаю, им там все будет таким же чужим, как и нам. Вы считаете, что держать их в рабстве — жестоко, и хотите исправить дело еще большей жестокостью?
— Ну а что ты предлагаешь? Чтобы они остались здесь, ходили с нами по одним улицам и спали в наших постелях?
— Каким это образом они с улиц проникнут в наши спальни?
— Они такие похотливые, что без этого не обойдется.
«Так это они похотливые или мы?» — думал Тимоти. Он-то знал, видел вблизи, что таится в чреслах мужчин. Хватало лишь кисточки да умелой руки, чтобы оно явилось во всей красе. Силясь сформулировать, в чем же заключается разница между Севером и Югом, Тимоти пришел к заключению, что на самом деле они очень похожи. Отличие лишь в том, что Юг уже обдумал все варианты и пришел к определенным выводам. А Север до сих пор не мог найти ответа на вопросы: кто вместо рабов станет трудиться в полях, и как этим несчастным платить после освобождения. По всему выходило, что северяне в алчности не уступают южанам, просто плохо разбираются в бизнесе.
Тимоти глянул на Большой Дом, затем снова обернулся к Исайе с Самуэлем.
— Ладно, мне пора. Исайя, приходи завтра утром. Я попрошу Мэгги тебя провести. Хочу поскорее снова заняться твоим портретом.
— Да, сэр. Желаете, чтоб я или Самуэль посветили вам по дороге?
— Не нужно, сам справлюсь. Спасибо. Спокойной ночи.
Шагая по темной тропинке, Тимоти не мог отделаться от чувства, что увидел не все. Так и подмывало узнать, как ведут себя эти парни, когда его нет рядом. Не может ведь быть, чтобы они так же смущались и отмалчивались? Любопытно, что за шаткий непрочный мирок они выстроили там, в хлеву? Непременно нужно выяснить.
Из постели он выбрался в три часа утра, когда даже в самых отдаленных хижинах погас свет. Спустился по лестнице и сел в кресло-качалку на крыльце, надеясь, что ночь сжалится и пошлет ему прохладный ветерок. Этим он походил на мать. На освещенной лишь луной плантации бал правили тени. Так странно: черные на черном, а все же отличаются друг от друга: курчавая чернота деревьев и островерхая — хижин, шелковистая чернота реки и сплошная — хлева. Раньше он отчего-то этого не замечал.
Тимоти утер пот со лба. Свежее так и не стало. Он наклонился вперед. Отчего-то от этой липкой жары ему не сиделось на месте. Захотелось охолонуть немного, может, остудить пылающее тело в реке. Он встал, и опустевшее кресло закачалось у него за спиной. Спустился с террасы, обогнул дом и направился к Язу.
На ходу он начал расстегивать рубашку, а поравнявшись с хлевом, снял ее совсем. И вдруг заметил, что из дверной щели выбивается тусклый свет. Теперь Тимоти решился на то, чего не сделал раньше: перелез через калитку. И, понадеявшись, что на этот раз не вляпается в навоз, стал крадучись подбираться к хлеву. Обошел его сзади, с той стороны, что выходила к реке, и заметил в деревянной стенке дырку от выпавшего сучка, такую большую, что и кулак бы пролез. Припав к ней глазом, Тимоти заглянул внутрь. Какие-то смутные силуэты. Лошади? Точно, он ведь с той стороны, где расположены стойла. Но что это вон там, позади, мечется в свете лампы? Так, что аж дыхание перехватывает?
Казалось, что от их жара плавится все вокруг. К спине одного — не то Исайи, не то Самуэля, не разобрать — пристало сено. Да и неважно, в любом случае соломинки торчали во все стороны, как иглы, словно чья-то невидимая рука сшивала их двоих — схлестнувшихся в нерушимом объятии — воедино. Тимоти затрясло. Раньше ему и в голову не приходило, что негры этим занимаются, что они вообще о таком знают. Каково это — вот так сладко льнуть друг к другу, не имея даже мягкой постели? Выходит, и труд до седьмого пота не спасает от подобных мыслей, не ожесточает характер? На Севере Тимоти узнал, что Томас Джефферсон провел обширнейшие исследования на эту тему. И все же, несмотря на то что ни единый порыв ветра не освежал воздуха, эти двое сплетались, словно на улице стояла морозная зима, а не жаркое лето. Все это сбило Тимоти с толку, но в бриджах у него отвердело.
Он ведь собрался завтра писать Исайю.
Собственно, почему бы и нет? Уже скоро сюда потянутся гости. Понятно, родители ждут не дождутся внуков, на что вовсе не стесняются намекать. Поначалу допытывались, не
