Пророки - Роберт Джонс-младший
Со дня на день на плантацию хлынут молодые женщины — девушки, — отлично подходящие для продолжения рода. Рыжие и зеленоглазые или светленькие и голубоглазые, как он сам, с грудями, проклюнувшимися примерно тогда же, когда он обнаружил болтающуюся между ног горячую штуковину. Ресницы их станут трепетать при его появлении, интимные места увлажняться от его усмешки. Прелестные воспитанные девицы, умеющие брать себя в руки и сдерживать слезы, чтобы не оскорбить ненароком ни родителей, ни хозяев. Все они станут дефилировать перед ним, словно от его мнения что-то зависит. А родители, сделав выбор, заставят его жениться на той, к кому его совершенно не влечет.
Почему бы тогда не с негром? Ни отца его, ни мать цвет кожи никогда не останавливал. На плантации полно светловолосых и голубоглазых рабов с его походкой, его улыбкой, его широкими плечами, шишковатыми коленями и родимым пятнышком на подбородке. Немного сглаживали ситуацию только тугие кудри да иногда толстые губы или широкий нос. Может, родители полагают, что он не догадывается про Адама, негра-кучера, только это не так. У Тимоти всегда имелись подозрения на его счет, а окончательно он убедился, что прав, когда мать провожала его в город, в колледж. Все стало кристально ясно по тому, как она шипела на Адама и старалась отвлечь сына. И ведь подобных ему негров, отмеченных чертами Галифаксов, тут было много. Как ни жаль, а все же Тимоти не единственный ребенок своего отца.
Решив, что увидел достаточно, Тимоти на цыпочках отошел от хлева и спустился к реке. Добравшись до того места, где несколько дней назад велел выстроиться неграм, он опустился на колени и плеснул себе водой в лицо. Затем снял брюки, надеясь унять жар между ног, но стало только хуже. Тогда он прикоснулся к себе, чувствуя возбуждение все острее, острее, пока не перестал что-либо чувствовать вовсе.
Опустошенный, он вернулся к Большому Дому, неспешно поднялся по лестнице, добрался до своей комнаты и ничком рухнул в постель. Так сладко он не спал с самого приезда. И снились ему извивающиеся тела и влага. Но стоило солнцу заглянуть в окно и обрушить свой жар ему на голову, как Тимоти проснулся. Ослепленный его яростным светом, он потер глаза, а когда зрение вернулось, обвел взглядом комнату. В ответ на него с портрета — еще не законченного, но вполне узнаваемого — глянул Исайя. Тимоти вспыхнул и отвернулся.
Тем же утром он спустился из спальни навстречу Исайе. Рут еще не вставала, и Тимоти провел его к себе.
— Уже бывал в доме? — спросил он.
— Нет, сэр. — Исайя оглядывался по сторонам, видимо, пытаясь сохранить в памяти каждую деталь.
— Вот моя комната. Нравится?
— В жизни такого не видывал. Она ж почти с хлев размером.
Тимоти рассмеялся, прикрыл дверь и тихонько защелкнул задвижку.
— Исайя, ты умеешь читать?
— Что вы, сэр. Черномазым читать не положено.
— А хочешь научиться?
— Нет, сэр. Да на что оно мне?
— Ну я все равно тебя научу. Пусть это будет наш секрет.
— Зачем, сэр?
— Потому что ты мне нравишься, Исайя. По-моему, ты славный парень.
Тимоти взял с книжной полки Библию.
— Подойди-ка. Садись на кровать.
— Дак, масса, я ведь грязный. Не надо бы…
— Неважно. Иди сюда.
Исайя нерешительно подошел к кровати и осторожно опустился на краешек, точно там, где Тимоти похлопал рукой. Тот оглядел его, в который раз убеждаясь, какой перед ним прекрасный образчик физического совершенства. Затем Тимоти покосился на его промежность. Негры белья не носили, и разглядеть, что происходит у них под штанами, труда не составляло. Не может быть! Он протер глаза. Постойте же, да ведь там шевелится! Сомнений быть не может. Вон оно, вползло вверх по штанине и замерло на правом бедре, словно раздумывая, не повернуть ли назад, а то еще заблудишься.
Ей-богу, там шевелится!
Тимоти тронул Исайю за руку, любуясь его кожей. До чего же черная, а в складках еще темнее — прямо завораживает. Так и хочется ухнуть в эту черноту с головой.
— Масса?
— Хочу увидеть кое-что. Разденься, пожалуйста.
Исайя замялся. Раскрыл рот, но так ничего и не сказал. Стащил рубашку, уронил ее на пол. Тимоти подался ближе и, прищурившись, принялся пристально его разглядывать. Взгляд его упал на спину Исайи.
— Это мой отец сделал?
Исайя промолчал.
— За что он с тобой так? — спросил Тимоти и прижался к шраму губами.
Исайя вздрогнул.
— Масса, я думал, вы рисовать меня будете.
Тимоти продолжал покрывать поцелуями его спину.
— Масса, я думал…
— Ш-ш-ш… Это ведь еще лучше, разве нет? — спросил Тимоти, не заботясь о том, каким будет ответ.
Исайя не шевелился.
— Расслабься.
Исайя вскочил. И Тимоти улыбнулся, заметив, что у него эрекция.
— Я видел вас прошлой ночью. В хлеву. Тебя и Самуэля. Видел, чем вы занимались.
Исайя отвернулся.
— Масса, я не могу…
— Не можешь?
— Я про то, что… Самуэль же…
Тимоти встал, шагнул к Исайе, и дыхание их смешалось. Со лба Исайи тек пот.
— Разве ты не заслужил, чтобы кто-то хоть раз был с тобой нежен? — прошептал Тимоти.
Исайя покачал головой.
— Самуэль…
Тимоти наклонился ближе и поцеловал его, не давая этому имени слететь с губ. Исайя не ответил на поцелуй. Тогда Тимоти разомкнул его губы языком, и Исайя глухо застонал.
— Я могу защитить тебя от отца, — охнул Тимоти, прижимаясь к Исайе всем телом.
Вынуждать Исайю не хотелось, но все же особой беды в этом не было. Он ведь не брал его силой. Какой в этом смысл? Самый смак в том, чтобы Исайя сдался добровольно, чтобы Тимоти завладел всем его существом, включая волю.
Тимоти стащил брюки и лег на кровать кверху задом. Исайя зажмурился, потом открыл глаза, отер лоб и опустился на него сверху. Придавленный тяжестью Исайи, Тимоти думал о том, что отдался ему, оказался в его руках. И что-то затрепетало у него в груди. Он поймал это в ладонь и, разжав пальцы, увидел: вот она, не такая блестящая, как он предполагал, но все же свобода. И если он даст ее Исайе, она вернется к нему сторицей. Освобождая другого, ты освобождаешь себя. И это не опасливый Север в нем говорит, вовсе нет. Это чистая правда, он самой своей трепещущей от вторжения ложбинкой это чувствует.
— Вместе, — прошептал Тимоти, поднимая голову и
