Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
Там Трулль остановился и стал ждать. Но если бы кто-то спросил его, кого или чего он ожидает, Саша, наверное, не нашелся с ответом.
Через некоторое время от люстхауза вернулся Митя.
Александр будто обрадовался его появлению.
– Не видели Петровича? – спросил Трулль.
Митя не отвечал и задумчиво смотрел на Ведущего. А потом спросил, в свою очередь:
– Можно я с вами пойду?
«Тебя мне как раз не хватало!» – удивленно подумалось Ведущему. Но следом за этим где-то на самом донышке души Саша без всякого удивления ощутил, что ему, пожалуй, действительно не хватало Мити и как раз его-то и не хватало.
Шли медленно, потому как Сокольцев осторожно переступал ногами и часто, морща лицо, прикладывал руки к пояснице.
Пока шли, Митя безостановочно говорил, в своей обычной манере, почти не делая пауз между предложениями. Он, судя по всему, решил продолжить свои рассуждения о трех склонах Великой Горы, о которых ему не дали рассказать в лодке. Западный склон, по его словам, – «промыслительно» христианский, Южный – исламский, Восточный – буддистский. На каждом из них – пути; они для больших наций. Есть и дороги – для народов поменьше. А для совсем маленьких – тропинки.
На Западном склоне пролегают пять основных путей. С запада на восток: сектантский, или американский, «потому что в Америке даже католики – сектанты». Далее – католический, протестантский, греко-православный и русский православный. «Я эти два последних пути различаю и разделяю, потому что между ними существуют не меньшие различия, чем между протестантским и католическим», объявил Митя.
По этим путям, повторил Сокольцев, восходят не нации, а национальные эйдосы. Они постоянно претерпевают метаморфоз, иногда до неузнаваемости меняя свой внешний образ. Но эйкон живет.
Русский Путь лежит на границе между Западным и Южным склонами. Более того, от него по Южному склону тянется некий «метакультурный коридор», который иногда называют Шелковым путем. Отсюда якобы культурное смешение и удивительная «русская восприимчивость» к различным верованиям и религиям, в том числе к восточным. Дескать, митрополит Антоний однажды заметил, что русское православие ближе к восточным религиям, чем к западному католицизму и другим христианским исповеданиям. И Лев Толстой увлеченно читал Конфуция, Мен-цзы и Лао-цзы и находил в них много общего с христианством.
Возле моста через речку Труллю вдруг захотелось прервать этот монолог, и он заметил:
– Вы три склона, Дмитрий Аркадьевич, описали: Западный, Южный и Восточный. Но есть ведь и Северный. Кто на нем?
Сокольцев тут же закашлялся. А затем отвечал сумбурно и между фразами теперь делал длинные паузы:
– Если он вообще есть… Там, похоже, есть только пространство… Времени нет… Вернее, как руны на камне… Или как ожерелье Фрейи… Янтарные цепи в глубине ледника… В каждой бусинке – отдельные судьбы… А всё вместе – генетический код Истории Человечества… Я, честно говоря, пока не думал на эту тему… Вернее, много раз думал, но пока не представил себе…
Так бормотал в ответ Митя и вдруг спросил:
– Кто вы, Саша, на самом деле?.. Только честно скажите…
Трулль остановился. И произнес первое, что пришло в голову:
– Я человек из телевизора. Так про меня обычно говорят.
– Это я знаю… Но не могу понять, из какого вы телевизора?.. Со вчерашнего дня… когда мы были у Беса…
Трулль не нашелся с ответом. Они некоторое время стояли, глядя друг другу в глаза: Митя – пристально и виновато, Саша – растерянно и улыбчиво.
– Лучше пойдемте рыбку половим, – потом предложил Телеведущий.
Перед мостом на речку свернуть было невозможно: и слева, и справа по правому берегу – высокие камыши и, судя по всему, топкое болото. Но противоположный берег был сухим. Перейдя на него по мосту, Трулль обнаружил дорогу, ведущую вверх про течению. Вчера он этой дороги не заметил.
Свернули с асфальта и пошли по лесной дороге, с двух сторон окруженной деревьями: березами, осинами и высоким орешником.
Митя шел впереди. Метров через сто он вдруг остановился и обеими руками стал чертить перед собой в воздухе какие-то как бы линии. Александр за ним с удивлением наблюдал, также остановившись.
– Ишь как исхитрился паук! – наконец воскликнул Сокольцев. – Повесил посреди дороги лист. А паутину я никак не могу нащупать.
– Я и листа никакого не вижу, – признался Ведущий.
– Правда не видите? – оборачиваясь, спросил Митя. Затем повернулся обратно и сообщил: – И я теперь тоже не вижу. Исчез.
Пошли дальше. Дорога стала постепенно сужаться, превращаясь в натоптанную тропу; ее все теснее обступали деревья.
Через некоторое время Сокольцев закашлялся и вопреки обыкновению руками не за поясницу схватился, а закрыл ими лицо.
– Откуда здесь пух?! – с досадой воскликнул он. – Я ни одного тополя здесь не видел!.. И ветер какой сильный!
Трулль ему не ответил. Никакого пуха он не увидел. И ветра он не почувствовал.
Скоро деревья закончились, и Саша с Дмитрием Аркадьевичем вышли на широкую поляну на берегу реки. Вдоль противоположного берега густо росли высокие камыши.
Трулль быстро собрал спиннинг и стал бросать приманку к камышам. Он это мастерски делал: едва заметным движением кисти – точно к основанию камышей, ни разу не промахнувшись и не зацепившись. Короткий и гибкий спиннинг в его руке был чем-то похож на дирижерскую палочку, а он со своими быстрыми и вдохновенными движениями – на дирижера.
Он почти сразу поймал щуренка. За ним – двух окуньков грамм под триста. А следом – еще одну щучку не меньше килограмма. Добычу он умело и осторожно снимал с крючка и бережно отпускал в реку.
Митя стоял рядом и, судя по выражению его лица, любовался Сашиными движениями. Он долго молчал, а потом спросил:
– Кто вас учил так красиво ловить?
– Все мы родом из детства… Отец меня первым учил, – ответил Ведущий. В этот момент он снимал с крючка первого пойманного окушка.
А Митя продолжил расспросы: кто был Сашин отец? До какого колена Александр помнит своих предков и кто они были? (Об этом Сокольцев расспрашивал с особым интересом и несколько уточняющих вопросов задал.)
Затем стал расспрашивать о Сашиной матери. Затем предположил, что у человека с такой солнечной улыбкой и детство должно было быть солнечным. И разные другие вопросы задавал Александру. А тот на них отвечал сначала сухо и коротко, но с каждым ответом все больше входя во вкус и все меньше понимая, зачем этому странному человеку он подробно и чуть ли не радостно рассказывает о своем детстве; Трулль этого почти никогда не делал, особенно в официальных интервью. И все бездумнее, что называется «на чистом автомате», забрасывал спиннинг, и все более редкими у него получались эти забросы.
Вот такой
