Невозвратный билет - Маша Трауб
Дядя Паша с восхищением выругался.
– Просто жизнь, обычная жизнь, – ответила тихо я.
Сообщение про спецрейс как-то подействовало на начальство. Или, возможно, сработал мамин дар убеждения. Во всяком случае, когда нас приехал забирать внедорожник, мы были живы. Правда, уже без груза, который должен был оказаться на спецборте.
Мы стояли на трассе, замерзая. Мама решила, что надо жечь инженера.
– С ума сошла? – ахнул дядя Паша.
– Он не возражает, – ответила мама.
– А что я предъявлю? Груза-то не будет!
– Ты хочешь сам, вместо инженера, грузом стать? Лучше помоги, надо вытащить гроб. А то костер уже догорает, – велела мама.
Они с дядей Пашей вытаскивали ящик, мама оступилась, ящик упал.
– А где инженер? – ахнул дядя Паша. Никаких следов инженера в ящике не наблюдалось.
– А я откуда знаю? Может, потерял по дороге? – хмыкнула мама. – Но, думаю, никакого инженера в нем не было. Пустышка, как и ящики с урнами.
– Нет, не может быть. Я лично видел труп, – не понимал дядя Паша. – Разве так можно? А как хоронить? Пустым? Это же грех большой.
– Паш, мы сейчас сдохнем, если не сожжем этот ящик. И моя смерть и смерть моей дочери останутся на твоей совести. Вот это грех. Давай, вытаскивай и жги.
Потом все было хорошо. Нас с мамой доставили в поселок по месту жительства. Дяде Паше выписали премию за спасение ценного кадра, то есть моей мамы, и жизни ребенка, то есть моей. А на самом деле, чтобы помалкивал про то, что инженера потеряли. Ящики якобы с урнами и гроб под инженера думали сколотить заново, но нашлись дела поважнее. Родственники рабочих так и не обнаружились, а племянница не обрывала телефон с вопросом, где тело дядюшки. Так что все как-то само собой и разрешилось.
Дядя Паша подарил моей маме тулуп и перчатки. Мне – шапку и сапоги.
Спустя пять лет, когда мама вдруг решила вернуться в столицу, нас снова вез дядя Паша. Она позвонила на автобазу и вызвала именно его. Маме ответили, что других дураков точно не найдется – на дорогах заносы, только сумасшедший согласится ехать в буран. Дядя Паша приехал через час.
– Отвези меня назад, – попросила мама.
Водитель кивнул.
Я скатывала ковер, который висел в моей комнате над кроватью. Складывала в чемодан теплые вещи – телогрейки, варежки, носки.
– Вы куда? – спросил дядя Паша.
– Не знаю, на всякий случай, – ответила я.
– Вот, возьми мои варежки, в них спать на морозе можно. – Дядя Паша снял здоровенные рукавицы.
– Спасибо. – Я чуть не расплакалась.
Конечно, я была рада вернуться на Большую землю. Не важно, в какой город или поселок. Я хотела забыть, как руки примерзают к варежкам и как волосы покрываются инеем. Как громко – так, что закладывает уши, – может скрипеть снег под ногами. И как бывает красиво, когда все вокруг занесено снегом. А еще помню, как хочется лечь и уснуть. Как становится жарко и душно, когда попадаешь с холода в тепло. И как сильно першит в горле, начинает мучить жажда. Есть хочется все время, постоянно. Невозможно терпеть голод. Кажется, что умрешь, если не поешь. Я многое хотела бы забыть, но не получилось. Помню. Так же отчетливо, как в детстве.
– В этот раз без груза, надеюсь? – спросила мама дядю Пашу.
Тот нервно хохотнул.
Мы доехали без приключений, и рейс не отменился, хотя предупреждали, что в ближайшие дни вылеты невозможны по погодным условиям.
– Ну, будешь здесь, заезжай, – обнял дядя Паша маму.
– Нет, лучше уж вы к нам, – рассмеялась мама.
Она снова превратилась в ту столичную модницу – в дубленке нараспашку, в сапогах на высоких каблуках, без шапки, – какой приехала сюда. Я же шла следом, замотанная двумя шарфами, в шапке-ушанке, теплых варежках. Дядя Паша смотрел на нас с нежностью и тревогой.
Кома
Как-то знакомая, мать взрослой замужней дочери и дважды бабушка, на вопрос, как дела у молодой семьи и внуков, ответила: «Когда я им не звоню, у них все хорошо. Сами все решают, сами справляются. Но стоит только позвонить, как все становится плохо. Не у них, у меня. То одно нужно, то другое. От сушилки для белья до новой прогулочной коляски. А еще посидеть с внуками. Я сказала дочери – или сижу с внуками, или работаю и покупаю сушилку и коляску. Она обиделась. Ну вот скажи, почему нам не приходило в голову просить у родителей денег на коляску?»
У меня пока нет взрослой замужней дочери и внуков, но есть мама. И когда я ей не звоню, все хорошо. Но стоит только позвонить, как сразу все плохо. У меня. И я опять решаю какие-то проблемы. Не звонить не могу. Сейчас выдерживаю пару дней, собираюсь с силами, разгребаю рабочий график, на всякий случай откладывая дела, и после этого набираю номер, не зная, чего ждать.
На звонки с незнакомых номеров я не отвечаю. Но и когда на экране телефона высвечивается «мама», меня тут же бросает в холодный пот.
– Что случилось? – спрашиваю вместо приветствия. И хоть
