Невозвратный билет - Маша Трауб
– Как же некому? – ахнула Катя, выйдя из телефонной будки.
– Так бывает, что некому. Сама виновата. Когда дети во мне нуждались, мне не до них было. А когда очнулась и просилась, уже им не сдалась. Внуки есть, но я их не видела. Какая из меня бабка? Ни дочка, ни сын меня не ждут, сами справляются. Чужая я для них. Мужа похоронила давно. Плохо похоронила. Ни разу на кладбище не была. Памятник не поставила. Сейчас боюсь ехать – там, наверное, совсем все заброшено. Стыдно мне. Хоть бы крест какой-никакой поставить, плиту самую дешевую. Одна я. Засыпаю, а перед глазами портрет мужа. Прикрепили его кое-как, в землю воткнули. А портрет не под стеклом. Давно уж упал, наверное. Грех на мне большой. Отмолить уже не получится. Да я и не пытаюсь.
– Тетя Тома. Но вы же такая добрая… – Катя, не выдержав, расплакалась.
– Так получилось. Дети мои тоже мне это в упрек ставили – что для других я добрая, а для них – чужая. Видно, судьба у меня такая. Я ж в детском доме нянечкой работаю. Всю жизнь с чужими, выхаживаю, кормлю, сердце им отдаю. А на своих, получается, сердца не хватило. Меня чужие дети мамой называли, а свои шарахались. Дочь на свадьбу не позвала. Сказала, что не надо ее позорить. Сын… он поближе. Писал, чтобы я приезжала. Но как я могу бросить своих? Не могу. Они же ждут. Пока ходить смогу, пока глаза хоть что-то видят, в детдоме останусь. Мне Павлика надо дотянуть и Верочку. Обещала им. Павлика, пока он совершеннолетним не станет. А Верочку замуж обещала выдать. Платье ей сшить. Такая девочка замечательная. Десять лет. Надо еще восемь протянуть. Мне путевку выписали. За выслугу лет. Пансионат хороший, процедуры, питание. Только я не привыкла к такому. Всегда при ком-то. Одна не умею. Ничего… это я переволновалась. Отдохну две недели и снова на работу. Верочке обещала ракушку привезти. Большую. Если ее приложить к уху, шум моря можно услышать. А Павлику – морского конька или ежа. А еще хочу куриного бога найти. Никогда не находила. Может, в этот раз удастся. Желание загадаю и буду на шее ракушку носить.
– А что загадаете? – спросила я.
– Загадаю, чтобы вы были здоровы. Дети. Мои, чужие. Нам уже не надо, пусть у вас все будет. Ольга, а как билет обратно взять? Поможешь? Я-то в один конец купила. Говорили, что вернуть нельзя, если что.
– Купим, тетя Тома, обязательно купим, – заверила ее мама.
Тетя Тома умерла через три дня. Мама с Катей приехали ее проведать в пансионате. Оказалось, что проведывать уже некого. Только опознавать. На шее тети Томы висела обычная веревка с ракушкой – куриный бог.
– Да, это она, – сказала мама.
Катя кивнула. Я опять присматривала за Аркашей. И мне пришлось объяснять ему, что люди умирают. Аркаша не плакал. Слушал внимательно. Я рассказывала мальчику то, что слышала от бабушки. Что умершие люди присматривают за нами с небес. Что с ними можно разговаривать и советоваться. Закрыть глаза и спросить. Я так до сих пор делаю. Когда мне нужен совет, закрываю глаза и спрашиваю у бабушки – как бы она поступила? Бабушка всегда отвечает.
