Невозвратный билет - Маша Трауб
– Какая подача? – не поняла Катя.
– Как в теннисе. Ну, или как в шахматах. Твой ход, – улыбнулась мама.
– А я захочу? – тихо всхлипнула Катя.
– Мне кажется, да. Ради Аркаши. Ради семьи, которую ты мечтала дать своему сыну, – ответила мама.
– Разве это правильно? Ради ребенка, а не ради себя? – спросила Катя.
– Конечно, правильно. Слезы ребенка не стоят наших обид. Прощать ошибки можно и нужно. Правда, смотря на каких условиях, – хмыкнула мама.
– Вы замужем? Наверняка у вас счастливый брак. Вы так верно все говорите.
– Я вдова с двадцати восьми лет. Муж умер, когда Маше еще года не исполнилось. И свекор со свекровью выставили меня с ребенком за дверь – мы жили в их квартире. Так что после этого я ушла в адвокатуру и стала специализироваться на делах о разводе, наследстве… Хотя всегда мечтала заниматься уголовными преступлениями и стать следователем.
Катя открыла от удивления рот и не нашлась, что ответить.
– Так, кажется, камнепад прекратился. Пойдем. Надо найти детей, – строго сказала мама.
– Господи, зачем я поехала? Зачем Аркашу за собой потащила? Если с ним что-то случится… я не переживу, – заплакала, не сдержавшись, Катя.
– Хватит, – рявкнула моя мама так, что в тоннеле отозвалось эхо. – Ничего не случится. Маша знает, что отвечает за Аркашу. А нести ответственность она приучена. Голова у нее на плечах есть. В сложных ситуациях не теряется. Я ее этому с детства учила. Так что, поверь, Аркаша сейчас в надежных руках и под защитой. В Маше я уверена на двести процентов. Если он убежал, она его найдет. И будет ждать меня или позовет на помощь. Найдет способ. К сожалению, мой ребенок ведет себя умнее и разумнее многих взрослых. Ей пришлось. Жизнь заставила. Пойдем. И чтобы никаких истерик. Мы их найдем, и я не хочу, чтобы Аркаша испугался, увидев мать в слезах и соплях. Дети должны знать, что родители смогут решить любые проблемы. Что они сильные и уверенные. Что они – защита. Понятно?
– Понятно, – кивнула Катя.
Я же в то самое время искала Аркашу. И уже сама готова была сесть и заплакать. Но боялась разочаровать маму, а еще сильнее – бабушку. Что бы она сказала, если бы узнала, что я потеряла в тоннеле ребенка и не смогла его найти? Пусть ценой собственной жизни.
Бабушка часто говорила – нужно сделать что-то важное, пусть ценой собственной жизни. Как правило, это касалось помощи товарищам, друзьям.
– Ценой жизни? – удивлялась я.
– Да. Жизнь на самом деле мало стоит. Самое дорогое, что есть у человека, – память о нем. Какую мы о себе оставим память? Если сделаем что-то важное, честное, нас будут помнить и после смерти. А если нет – забудут еще при жизни.
– А обязательно совершать подвиги? – спрашивала я, поскольку бабушка говорила, что каждый день нужно совершать хоть маленький, но подвиг. Кому-то помочь.
– Да, обязательно. Представь себе людей, для которых каждый день – это подвиг. Изувеченных на войне, пострадавших от несправедливости, забытых. Для них просыпаться каждый день – уже подвиг. Жить, дышать, ходить – тоже подвиг. Так что твой поступок по сравнению с их преодолением – ерунда, просто хорошее дело.
– А если я не хочу, не могу, не умею? – спрашивала я. – Не все люди способны на самопожертвование ради других, как ты. Мама говорит, что подвиги – удел или идиотов, или тех, кому нечего терять.
– Твоя мать тоже совершает подвиги. Она защищает людей, попавших в сложные ситуации. Женщин, детей. Она на стороне слабых и бессильных. Или ты думаешь, я бы пустила ее на порог своего дома, если бы было не так?
О, в этом я была уверена. Мои бабушка и мама отличались удивительной категоричностью, не свойственной мне. Мама отрезала людей от себя за малейший проступок, пусть совершенный не со зла, а от слабости. Бабушка точно так же вычеркивала людей из своей жизни, если они поступили недостойно, согласно ее представлениям о том, что такое хорошо, а что плохо. Я же всегда пыталась понять, что подвигло человека на подлость. И всегда заранее его оправдывала.
Мама считала, что я не проживу с таким отношением. Что мне не хватает жесткости. А компромиссность – удел слабаков.
– Это как рубить хвост собаки по частям. Лучше сразу купировать и успокоиться, – объясняла она мне. Напомню, мне тогда было семь-восемь лет. Пример с собакой был взят из жизни – наши соседи завели щенка, порода которого требовала купирования хвоста и ушей. Я слышала, как скулит щенок, которому сначала купировали хвост, а потом, спустя время, – уши. Щенок плакал, как маленький ребенок. Я тоже засыпала в слезах, слыша его скулеж за стенкой.
– Люди – сволочи, – твердила мне мама с раннего детства, – нельзя верить ни единому слову. Тебя обманут, предадут, продадут, не моргнув глазом. Дружба? Закончится в тот момент, когда на столе появятся деньги. Любовь? Продаются и женщины, и мужчины. Квартира получше, возможностей побольше. Хочешь верить в любовь – на здоровье. Только сначала оформи документы в свою пользу. Завещание, брачный контракт. Вся любовь должна быть зафиксирована на бумаге нотариусом.
– Мам, я так не хочу. Бабушка говорит, что… – пыталась возразить я.
