Невозвратный билет - Маша Трауб
– Хорошо, – согласилась я.
Мне было вовсе не удивительно, что взрослый мужчина советуется со мной, ребенком, как лучше впихнуть чемодан и куда переставить остальной груз. Маме это было неинтересно, а я боялась потерять вещи, к которым относилась очень трепетно. Настолько, насколько мама – наплевательски.
Мы погрузились. В салоне было тепло. Мама смотрела в окно, думая о своем.
Я задремала. Очнулась оттого, что один ящик упал с сиденья на пол. Я полезла поднимать, надеясь, что ничто не разбилось.
– Да пусть валяется, – сказал мне водитель. Он представился дядей Пашей. – Ничего ему не будет.
– А что там? – Мама очнулась от собственных раздумий и решила поддержать разговор. – А пледа нет какого-нибудь? Холодно. Печку можно посильнее включить?
– Ха! Можно. Только плати, – рассмеялся дядя Паша.
Мама расстегнула сумочку и выдала водителю купюры.
– Заедем, тут недалеко, залью еще дизеля, – кивнул дядя Паша.
– Так что в ящиках? – Мама настроилась на беседу. Видимо, нужно было отвлечься. Я знала, что ей совсем неинтересно, но она так работала – думала, потом «переключалась», потом опять уходила в себя. Я привыкла. Когда требовалось – замолкала. Иногда мама слушала, не вникая, оставаясь в собственных мыслях. Так было и в этот раз. Иначе я не могу объяснить ее спокойствие.
Дядя Паша будто ждал вопросов. Тут же начал рассказывать.
В поселке, куда мы ехали, мужик умер, еще нестарый вроде бы. Но самый пожилой в поселке. Шестьдесят два года. Очень ценный специалист, инженер известный, тоже из Москвы приехал. Обычно молодежь приезжала, а тут, считай, мэтр. Неделю отработал и прямо на совещании упал.
Ну многие падали от перепада температуры. Когда с холода в теплое помещение заходишь, сразу в сон клонит, да так, что по первости срубает. Падают и спят. Думали, что и он так же, с непривычки. Решили не беспокоить, не тревожить. Специалист уникальный, знаменитость все-таки. Еще и одеялом укрыли, подушку под голову подложили. А когда утром зашли в кабинет, тот уже замерз вместе с одеялом и подушкой – ночью оконную раму ветром сорвало. Ну и все в инее – столы, стулья, специалист знаменитый под одеялом. Те, кто уже обжился здесь, привыкли, что рамы на честном слове держатся. А ветра такие случаются – не то что рамы, временные строительные вагончики сносит. Никто не ложился спать, не надев шапку. Все в шапках спали и оленьей шкурой прикрывались – их выдавали всем, особенно на буровых. Потом многие уже своими обзавелись, сапогами высокими, в которых ханты и манси на охоту ходят. Те, которые до самых бедер. Инженеру этому тоже положили рядом и шкуру, и сапоги, и шапку. Но, видать, умер он сразу, еще во время совещания. Может, сердце не выдержало. Батареи включали только на день, когда совещания важные, на ночь отключали от греха подальше: или потекут, или прорвет от морозов. Обогреватели на ночь не ставили – угоришь в два счета, так что трагическое стечение обстоятельств, можно сказать.
А трупов в их поселке еще не случалось. Травмы были, обморожения, но чтобы до смерти – так нет. Поселок молодой, старше сорока лет вообще никого из жителей не найдешь. И те уже считались рисковыми, раз поехали на Крайний Север. И тут на тебе. Все в шоке – не уберегли ценнейшего специалиста.
Кинулись искать родственников. Никого. Инженер один приехал. Тут же пошли слухи, что ему такой оклад пообещали, что сложить все оклады рабочих, и то меньше получится. Любой бы поехал за такими деньжищами. Наконец нашли на Большой земле племянницу. В Мичуринске. Она даже не сразу поняла, о ком речь идет и кто умер. Дядю своего она в жизни не видела, но по прописке он там значился. Племянница твердила, что у него в Москве и жена, и дети вроде бы, а она – ну никто. А прописка? Так сто лет прошло. Данные давно устарели. Как был прописан в квартирке однокомнатной, так и остался. Никому не мешала та прописка. Про племянницу дядя вовсе не вспоминал. Хотя да, официально – дочь старшей сестры. Но там ссора какая-то случилась, они не общались. Еще неделя ушла на то, чтобы узнать, кто и кем тому инженеру приходится. Жена оказалась не жена, а сожительница, дети заявили, что пусть хоронят папу где хотят. Им точно он не нужен в виде трупа.
Племянница из Мичуринска оказалась единственной, кто от дяди не отказался и не отрекся. Уникального специалиста, скоропостижно скончавшегося, решили отправить на Большую землю. На этой северной земле даже кладбища не существовало, как и роддома. Как и морга, кстати. Здесь еще никто не умирал и не рождался.
Тело инженера хранили в вагончике, снесенном очередной бурей и приспособленном под хозяйственный. Туда складывали консервы, инструменты. Туда и положили. Со всем уважением. Инженер и спустя неделю лежал так, будто уснул. Никому не мешал. Ящик и ящик. Когда племянница написала, что готова принять тело дяди, еще искали тот ящик – на него уже успели сложить канистры с дизелем, электрические пилы и ящики с новым поступлением консервов. Пока нашли, по́том облились от волнения.
Полет согласовали, доставку оформили спецрейсом. Но не получилось – все вылеты отменили из-за погодных условий. Буран, видимость нулевая. Велели ждать. Ящик с инженером вернули в вагончик и опять завалили припасами и инструментами.
Но в этом месяце произошла трагедия. Двое рабочих в вагончике угорели. Как раз от обогревателя. Да так, что ничего ни от вагончика, ни от рабочих не осталось. Но для отчетности сколотили два ящика, написали, что состоялась кремация и в урнах находится прах. Какой там прах? Снег можно было положить. А прах точно нет.
Написали начальству заявку на спецборт – помимо ящика с трупом инженера последуют два ящика с прахом рабочих. Куда последуют? Труп в Мичуринск, а ящики – на Большую землю. Пока без точного адреса. Родственников ищут.
