Невозвратный билет - Маша Трауб
К тому моменту я была замотана не только в мохеровый шарф, упакована в варежки и штаны, но и стала обладательницей шапки-ушанки. Мне наконец стало тепло и хорошо, и я не собиралась расставаться с дарами добрых людей.
– Что на тебе надето? – Мама посмотрела на меня с удивлением, но без особого интереса. – Мне надо найти машину. Нас не встретили. Посиди еще, – велела она и поцокала на своих каблуках к выходу. Люди перед ней с ужасом расступались.
Кажется, я опять задремала. Проснулась оттого, что какая-то женщина терла мои руки и щеки, причем пребольно. Одна варежка слетела с моей руки, а шарф я сама стянула на шею.
– Обморозилась! – кричала женщина. – Аж почернела!
Потом это повторялось достаточно часто. У бабушки я загорала почти до черноты. И загар долго не смывался. Я поняла, что моя чересчур смуглая кожа вызывала тревогу у добросердечных женщин.
– Давай, надо ходить, нельзя сидеть. – Женщина велела мне встать и делать махи руками.
Я послушно ходила и махала руками, хотя хотелось наконец уснуть, чтобы никто не дергал. Но меня все время кто-то тормошил.
– Это загар. – Я пыталась успокоить взволнованную женщину.
– Пошевели пальцами. Хорошо. Руки болят? А ноги? – Женщина продолжала меня растирать. – Надо бы водку… Спать хочешь? Спать нельзя. Ни в коем случае. Уснешь – сразу умрешь.
Сколько раз я вспоминала ту женщину из аэропорта? Каждую зиму. Там, на Севере, я отморозила руки, пройдя от дома до музыкальной школы без варежек. Забыла и опаздывала на занятие. Не стала возвращаться. Сейчас, спустя почти тридцать пять лет, при легком морозе я не чувствую кистей. Знаю, что они есть, но не могу сжать руку в кулак, а пальцы превращаются в разбухшие в воде сардельки. Кисти ломит так, что хочется их отрезать. Врачи говорят, что это тоже психосоматика – не может быть такой боли. Но она есть. Я каждый раз переживаю эту боль, будто впервые: когда ты не можешь согнуть палец, а должен играть на фортепиано гаммы. И хроматическая опять не получается. Снова двойка. Я плачу от боли, моя учительница бьет меня по безымянному пальцу перстнем – она носила перстень, повернутый камнем внутрь, к ладони, и била им, если ученики нажимали не ту клавишу или не тем пальцем.
– Пошли, я нашла машину, – рядом со мной опять появилась мама.
Женщина, растиравшая мне руки, посмотрела на мою родительницу так, как смотрят на то, чего не может быть в природе вообще никогда. Например, одноглазый гуманоид, который говорит человеческим языком. Бедная женщина застыла с раскрытым ртом.
– Спасибо большое, – вежливо поблагодарила ее я и поплелась вслед за мамой, натянув повыше шарф и поправив ушанку. Штаны с меня спадали, и я придерживала их одной рукой. Из-за варежек, мужских, здоровенных, мне было неудобно тащить чемодан, но я старалась поспеть за мамой.
Мама же вышагивала в распахнутой дубленке, неся чемодан так, будто он был пустым. Юбка по последней моде, выше колен, капроновые колготки… Никакой шапки, естественно. Мама и сейчас терпеть не может шапки, шарфы и норовит расстегнуться. Колготки под джинсы? Джинсы с начесом? Нет, это не для нее. После таких прогулок она, естественно, заболевает.
– Ты опять голая ходила? – спрашиваю я.
– Нет, я просто остановилась покурить! – отвечает мама.
А это означает, что она распахнула пуховик или шубу, уселась на холодную скамейку и потом удивляется, почему опять кашляет.
Мы вышли на улицу и пошли к машине, представляя собой живописное зрелище – ненормальная женщина, упавшая с другой планеты, и ребенок, одетый с чужого плеча как бомж.
– Деньги вперед. Дизель нужно купить, иначе не доедем, – сказал маме водитель.
Она состроила гримасу и полезла в сумочку за кошельком. Но сумка не открывалась, замок примерз. Мама отчаянно сражалась с замком, но тот не поддавался.
– Ладно, садитесь, в машине отдашь, – велел водитель.
Мама залезла в кабину. Это был, как сказали бы сейчас, минивэн, похожий на машину ГАИ или «Скорой помощи».
Я смотрела, как из выхлопной трубы вылетает облако. Белое, чистое. Не черный выхлоп, как обычно, а что-то невесомое.
– А что это? – спросила я, поскольку знала, что из выхлопной трубы выплескивается черный дым, вонючий и противный.
– Пар, – ответил мужчина.
В тот момент я поверила, что оказалась в сказке. Раз уж в этом месте машины ездят на пару, превращающегося в облако.
– Чемоданы, – напомнила я водителю.
– И куда мне их? – возмутился тот, открывая багажник. Пока мама грелась в машине, мы с ним рассматривали багажник, соображая, как пристроить наш багаж.
Мой сын так разглядывает полки холодильника. Он достает кастрюлю с супом, контейнеры с котлетами и макаронами, а потом не знает, как их впихнуть обратно.
В багажнике стоял какой-то здоровенный ящик и еще два поменьше.
Наши чемоданы водитель, немного помешкав, водрузил прямо на здоровенный ящик.
– А что там? – спросила я.
– Трупешник, – ответил мужчина.
Я кивнула на всякий случай – такого слова не знала. Женщина, которая приняла мой загар за обморожение, спрашивала про «кисы́», мол как же я без них. И еще один мужчина заметил, что мне «кисы́» нужны. Я подумала, что речь идет о кошке, которую непременно надо завести. Решив, что без кошки не выжить. Так что на «трупешник» я отреагировала так же, как и на «кисы́».
– Эти в салон надо. – Водитель показал на ящики поменьше.
