Михаил Бубеннов - Белая береза
- Пошли! В случае чего прикрывай огнем!
На передовых немецких постах всполошенно, наперебой стучали пулеметы и дрожали, осыпая цветень, сигнальные ракеты. Струи пуль брызгали над полем. Сгорбясь, Андрей шагал крупно, не оглядываясь; ноги гитлеровца бороздили по земле.
Олейник шел позади. О побеге он думал все время, пока шел в разведку, до той минуты, когда немцы схватили Терентия Жигалова. А потом он так был поражен его требованием и стрельбой Андрея, что как-то незаметно потерял свою тайную мысль. И только теперь, сделав около сотни шагов за Андреем, вспомнил о ней. "Куда уж тут теперь к черту пойдешь? - подумал Олейник, каждую минуту сжимаясь от близкого свиста пуль. - Только высунься из этой лощины - и каюк! И оставаться теперь нельзя. Как встретят - пропал. Сразу поймут, что в разведку ходил..." И он шел и шел за Лопуховым и даже посматривал напряженно, чтобы не потерять его из виду в лощине, залитой туманной мглой.
Когда осталось метров двести до траншеи, сержант Олейник догнал Андрея и, подстроясь под его шаг, спросил:
- Тяжел?
- Тяжел, окаянный! Даже взопрел я. - Андрей остановился. - Дух от него тяжелый, вроде бы псиной несет...
- Передохни, - предложил Олейник. - Дай я понесу немного. Да жив ли он?
- Еще живой. А крови, видать, много из него ушло.
- Ну, давай я!
Опустив гитлеровца на землю, Андрей сказал горько:
- Терентий-то, а? Умру - не забуду его!!
- Да, пропал парень!
- И как ведь вышло!
Олейник потащил гитлеровца к блиндажу, откуда уходили в поиск. Разведчиков уже поджидали. И поджидали с беспокойством: все понимали, что с ними произошло что-то неладное. Только Олейник уложил пленного на землю, вокруг раздались голоса и начали вспыхивать фонарики. Первым подскочил лейтенант Юргин.
- Олейник? Ты? Остальные?
Подходя к блиндажу, Андрей услышал чей-то бойкий голосок в траншее:
- Ребята, Олейник-то, сержант-то, а? Вот отличился, ребята! "Языка" припер! Пошли глядеть! Да вон, у блиндажа.
Юргин доложил Озерову по телефону о результатах поиска. Тот приказал Юргину, Лопухову и Олейнику вместе с пленным немедленно прибыть на командный пункт полка.
Пленный гитлеровец оказался обер-ефрейтором. Он умер перед восходом солнца. Но перед смертью он все же успел показать, что немцы нанесут удар на участке дивизии утром 7 ноября...
XIX
Батальон капитана Шаракшанэ стоял в резерве.
Вечером он должен был выступить на передний край.
На восходе солнца, когда Олейник и Андрей еще были на командном пункте полка, Кузьма Ярцев одним из последних вылез к огню. Его била крупная, лошадиная дрожь. Он начал совать руки в огонь. Петро Семиглаз подивился:
- Шо тебя такая трясучка взяла?
- Пр-р-ромерз, - ответил Ярцев.
- А по моей думке, у тебя зараз не так утроба, як душа дрожит. С чего так?
- А душа не мерзнет?
- Яка душа!
Подошла кухня. Все отправились к ней с котелками. Возвратясь в шалаш, Умрихин с недовольством повертел в руках свой котелок, грустно промолвил:
- Что-то нынче скуповат повар.
- Шо, мало?
- Да ты погляди: какая это порция?
- Казенный харч - известный, - поддакнул Петро Семиглаз. - Помереть не помрешь, а до бабы не потяне.
- У нас такой случай был, - заговорил Умрихин, все еще не дотрагиваясь до каши. - Приходит на кухню какой-то приезжий генерал, весь, знаешь ли, в красном да золотом. Это еще на реке Великой было, когда там стояли... Ну, спрашивает солдат: "Как, товарищи бойцы, хватает харчу?" Все отвечают, конечно, дружно, как полагается: "Хвата-а-ает, товарищ генерал, еще остается!" - "Остается? - это генерал-то. - А куда же вы остатки деваете?" - "Доеда-а-а-ем, товарищ генерал, даже не хватает!"
Когда Умрихин, опередив всех, управился со своей порцией каши, Петр Семиглаз поставил перед ним еще котелок. Желая задобрить Умрихина, чтобы тот доверял ему дележ махорки, Петро заговорщицки подмигнул:
- Крой! Для тебя достав...
Умрихин осмотрел котелок.
- Чей же это?
- Да це... Терехи Жигалова, - ответил Петро. - Повар-то ще не знае об нем, так я и взяв...
- Ну и дурак! Забери обратно!
Медведев и Ковальчук, больше всех горевавшие в это утро, начали рассказывать, как они познакомились с Терентием Жигаловым в госпитале под Москвой, как он, искалеченный в немецком плену и больной, все рвался на фронт, чтобы бить врага.
- Он так и не вылечился, а пошел опять воевать, - сказал Ковальчук. Видели, как било его всегда?
- Огневой был парень, - сказал Медведев. - И какой смертью погибать ему пришлось, только подумать. Он бы, дай только срок, героем бы всего Советского Союза стал! Ведь у него каждая кровинка рвалась в бой!
- Да, тоже был партийный человек, - вздохнул и Умрихин, - как наш Семен Дегтярев, покойничек. Одной масти.
- Он не состоял еще в партии, - заметил Ковальчук. - Он только в комсомоле был...
- Все одно! Он от природы партийный, - возразил Умрихин. - Его же видать было. Да-а, как посмотрю я, так все больше вот такие партийные люди и погибают скорее всех на войне. Вон и комиссар наш, товарищ Яхно, погиб тогда... А какой человек был! Вроде бы весь из ртути! Да, пожалуй, верно, что таких людей каждая кровинка в бой толкает...
Кузьма Ярцев долго смотрел на котелок Жигалова и думал о его неожиданной и трагической гибели. Потом он отставил свой котелок в сторону и, даже позабыв спрятать ложку за обмотку, незаметно вышел из шалаша.
Немецкая минометная батарея била по переднему краю. Лес шумел: тянул колючий сиверко. Даже в лесу было холодно. Все люди прятались в землянках и шалашах - над ними, едва пробиваясь сквозь хвою, тихонько курились дымки.
Это утро Кузьма Ярцев встретил особенно тревожно. Его взволновала не только гибель Жигалова. Кузьма Ярцев был убежден, что Олейник, отправясь в разведку, перейдет к немцам, и, когда узнал, что он вернулся, испугался, сам не понимая чего. Сколько Ярцев ни старался убедить себя, что его не касается, что Олейник почему-то изменил свое решение, - волнение не утихало. Всей своей беспокойной душой он чувствовал: возвращение Олейника не только разрушало их сговор, но и несло за собой какое-то лихо.
Он припомнил все встречи и разговоры с Олейником. Они были из одного района. Кузьма Ярцев, не пожелав состоять в колхозе, работал в промысловой артели, а Олейник - разъездным заготовителем пушнины. Раньше они встречались редко и мало знали друг друга, а в армии подружились той дружбой, какой дружат земляки на чужбине. Зная, что Ярцев обижен на советскую власть (он сидел перед войной в тюрьме около года за спекуляцию), зная, что он испытывает непреоборимый страх перед смертью, Олейник не спеша, осторожно стал подбивать его на побег. Одинокий в своем страхе, Кузьма Ярцев прочно сблизился с Олейником. Только разговоры с ним утешали Кузьму, поддерживали его слабенькую веру в то, что как-то можно еще спастись от войны и смерти.
Но бежать к немцам Кузьма Ярцев боялся. Дезертировать, переждать войну в тылу - тоже оказалось не легким делом и, главное, тоже опасным. Что же оставалось делать? Как спастись от верной гибели?
Сбитый с толку тревожными думами, Кузьма Ярцев протащился метров двести от расположения батальона и вышел к большой поляне. У восточного края ее круто вздымался пригорок; на вершине его толпились, взмахивая ветвями, кудрявые сосенки. Кузьма Ярцев направился к пригорку, чтобы посидеть там и спокойнее обдумать, что делать, как спастись от гибели. У подножья пригорка зияла большая воронка, отрытая недавно одним рывком авиабомбы. Кузьма Ярцев задержался у воронки и подумал: "Забросают вот в такой яме - и конец!" Закрыв глаза, Ярцев увидел поле боя, какое часто снилось ему, увидел, как оставшиеся в живых солдаты тащат его, окровавленного, вот к такой воронке, - и у него иссякли все силы, чтобы бороться со своим страхом.
Больше он ничего хорошо не помнил. Все перепуталось в его памяти. Кажется, он долго сидел у воронки, не в силах сдержать слезы, потом был в своем шалаше, потом еще где-то бродил, не находя покоя и места.
Около полудня его нашли в стороне от расположения батальона, среди мелкого кустарничка. Он со стоном бился на земле. Запястье его левой руки было раздроблено пулей. Рядом валялась винтовка.
Над поляной, устало хлопая крыльями, летела ворона. Увидев ее, Кузьма Ярцев догадался, что наступает вечер. Низко над лесом, в раздумье, будто потеряв знакомые ориентиры, стояло сказочно-багровое солнце.
Впереди себя - на большом расстоянии - Кузьма Ярцев увидел две шеренги солдат. Над ними сверкали штыки. Лица солдат были неразличимы. Через мгновение шеренги оказались совсем близко, но и после этого Кузьма Ярцев с удивлением заметил, что у всех солдат одинаковые, как у близнецов, лица и одинаковые глаза. "Это какая же рота? Наша? - мелькнула у него мысль. - Зачем она здесь?" Осмотревшись, он понял, что стоит у подножия того пригорка, где был утром, а позади него - свежая воронка от авиабомбы. И ему вспомнилось все, что произошло в этот день.
