Михаил Бубеннов - Белая береза
- Где?
- Да вон, на бугре-то!
- Ориентир... - задумчиво промолвил Андрей и, вздохнув, добавил: Березка. Белая березонька, вот что это! Я как взгляну на нее, так и вижу всю нашу Россию. - Он немного помолчал. - Тяжелая у нее доля - стоять на таком месте...
- Да, среди огня...
Так и встретили они, разговаривая о березке, свое первое утро на переднем крае обороны.
XXI
Второе утро на передовой линии - праздничное утро 7 ноября - полк Озерова встречал тревожно: все знали, что гитлеровцы намереваются в этот день нанести удар на участке дивизии.
Лейтенант Матвей Юргин жил в центральном блиндаже взвода, где размещалось отделение Олейника. Пробудился он, по старой привычке, перед рассветом. Вокруг него на низеньких нарах в полной темноте всхрапывали под шинелями солдаты. С вечера они долго не спали - готовились к бою: чистили оружие, получали патроны, гранаты, бутылки с горючей смесью. Потом пришел политрук роты Гончаров поговорить о наступающем великом празднике. Бойцы долго вспоминали о том, как они хорошо встречали праздник в годы мирной жизни. Все так разволновались, что только к полуночи улеглись на покой.
Среди ночи неожиданно начался снегопад. Больше часа густой снег бил тяжело и косо, как ливень, а потом поднялась и зашумела вьюга. К рассвету она преобразила все подмосковные земли: плотно застелила снегом поля, замела овраги, завалила леса, все деревья с наветренной стороны - от комля до вершин - облепила снегом, как пластырем. Быстро и прочно установилась необычайно ранняя зима.
Боясь разбудить солдат прежде времени, Матвей Юргин сидел на нарах, не трогаясь, перебирая в памяти пережитое за лето. В блиндаже было душно от скопившихся в нем запахов потной одежды, сырой земли, хвои и прелой соломы. В углу блиндажа, в маленькой нише, тихо мерцала коптилка.
"В траншее-то как? - подумал Юргин. - Замело небось?"
Он осторожно выбрался с нар, поправил фитиль в коптилке, разжег дрова в камельке. За плащ-палаткой, которой был прикрыт вход в блиндаж, завьюженной по одному краю, послышался шум и скрип снега. Юргин отогнул немного край палатки и в снежной мгле увидел фигуру бойца с винтовкой.
- Живы? - спросил часовой. - А я слышу, дымком потянуло...
- Это ты, Медведев? Пуржит еще?
- Пуржит.
- Много намело?
- В траншее? - переспросил Медведев. - Да местами не пролезешь, товарищ лейтенант. Видите, какой я? - Он похлопал рукавицами. - И пуржит, и стужа лютая, сибирская, нагрянула.
- Спокойно?
- Пока спокойно.
Юргин подошел к нарам, потрогал Олейника.
- А? - вскочил тот, встревожась.
- Поднимай ребят! - приказал Юргин. - Надо выходить траншеи чистить, пока совсем не рассвело. Начнется бой - в снегу потонем. Поднимай живо. Я пойду остальные отделения подниму.
Взвод дружно вышел на очистку траншей.
Через полчаса от командира роты пришел посыльный - шустрый молоденький боец ростом не выше винтовки, весь облепленный снегом. Пробравшись в главную траншею, он натолкнулся на Умрихина, - крякая, тот кидал снег далеко за бруствер. Отряхиваясь, посыльный спросил петушиным голосом:
- Чистите?
- Али помогать пришел? - спросил Умрихин, не отрываясь от работы. Вставай тогда рядом. Снегу хватит.
- Я от командира роты, - обиженно, с ребячьей гордостью сообщил посыльный. - Где у вас комвзвода? Мне велено только передать приказ: до света очистить траншеи. А рыть мне тут некогда.
- Мы сами, парень, с усами, - ответил Умрихин. - Зачем нам твой приказ? Мы без приказу знаем. Отойди-ка ты, а то ненароком поддену на лопату да выкину к немцам.
Посыльный обиделся еще сильнее.
- Ты скажи, где комвзвода, а пугать тут нечего!
- Гребись, богатырь, вон туда, - указал Умрихин.
Посыльный передал Юргину еще один приказ: немедленно выслать от взвода одного бойца в штаб полка. Зачем это нужно было, посыльный не знал. Юргин отправил в штаб расторопного в любом деле Петра Семиглаза.
Вернулся Петро Семиглаз в то время, когда взвод закончил расчистку траншеи и бойцы, распарясь на работе, разошлись по своим блиндажам. Вернулся с туго набитым казенным мешком. Матвея Юргина не оказалось в блиндаже, а Петро Семиглаз, втаскивая за собой мешок, сообщил всему отделению:
- Эй, хлопцы, с якой я новостью! Всему взводу наш майор объявив благодарность. Ей-бо, нехай лопнут мои глаза! За що? А за тот самый снег. За то, шо вышли очищать без приказу. Поняв? Одно слово: инициатива!
- Зачем вызывали-то? - спросил Олейник от камелька.
- Обождите трошки, товарищ сержант, зараз сообщу. - Семиглаз подтянул мешок к нарам. - Так и сказав: передай, каже, мою благодарность, а в придачу - во!
На румяном девичьем лице Петра Семиглаза лукаво затрепетали беленькие ресницы. Развязав мешок, но не раскрыв его, он обернулся к столпившимся вокруг солдатам:
- Отгадай - шо?
- Может, добавка к этой, к эн-зе, - высказал предположение Умрихин; вечером был выдан неприкосновенный запас продуктов на двое суток, на случай длительного боя, но Умрихин успел уничтожить его за ночь. - Если добавка, то не вредит, даже неплохо...
- Ни, эн-зе получено, известно!
- Что же еще может быть?
Подняв палец. Семиглаз торжественно объявил:
- Подарки! От це шо!
- Опять ты брехать! Какие подарки?
- На, дывись! - Семиглаз раскрыл мешок. - Шо, бачишь? Подарки, хлопцы, подарки, да еще от самой Москвы! Э, хлопцы, тут и добра! О це праздничек у нас вышел! Ото ж справим мы именины родной нашей власти. Бачишь, яка забота о нас, хлопцы?
И Петро Семиглаз начал проворно выкладывать подарки на нары. Вокруг сбились солдаты. Привлекая внимание друзей к отдельным вещам, Петро то вертел их перед глазами, то встряхивал, как торговец, на ловкой руке, потом бросал в кучу, стараясь показать, что она все растет и растет. А подарков и в самом деле было много: шерстяные свитеры, перчатки, носки и шарфы, шапки и рукавицы, кисеты с табаком, портсигары и зажигалки, кульки с печеньем и конфетами, платочки, любовно расшитые девичьими руками...
Солдаты шумели вокруг:
- Мать честная, вот чудо, а?
- Скажи на милость, чего прислали!
- И все, знаешь ли, к зиме...
- И табачку... Понимают, чего надо!
Зная, что Петро Семиглаз пронырлив и немного плутоват, боец Медведев наклонился позади к Андрею, шепнул в ухо:
- Ей-бо, приласкал мешочек где-то!
Его услышал Петро Семиглаз.
- Приласкав? - крикнул он, оборачиваясь. - Да ты шо, сказывсь? От як отвешу я тебе один хланговой в ухо, шоб из другого брызнуло! Шо ты казав, а? Ему добром кажуть - подарки! Люди от всей души, може, последнее отдали хронту, а он... Геть отсюда!
Быстро светало. Все еще вьюжило, но уже легко. Пришел Матвей Юргин, каждую минуту он ожидал, что начнется бой. Осмотрев подарки, он разделил их на три кучки - на каждое отделение - и тут же начал раздавать их солдатам.
В блиндаже стало особенно шумно. Взрослые люди в шинелях радовались подаркам, как дети, и без конца рассматривали их, передавая из рук в руки. Олейнику достался свитер и перчатки ручной вязки, Андрею тоже свитер и шарф, Умрихину - шарф и носки, Чернышеву и Семиглазу - теплое белье, Нургалею - носки и перчатки...
Вместе с подарками многим достались письма. Все они были небольшие, но каждое, казалось, было насквозь пропитано неизмеримой человеческой тревогой и светилось надеждой.
Солдаты притихли, читая эти письма.
Разговаривали кратко:
- Тебе о чем?
- О Москве.
- У меня тоже...
- Поздравляют, видишь ли...
- Хочешь? На, почитай.
Только Осип Чернышев долго не мог притихнуть. Всегда степенный и сдержанный, он держался на этот раз беспокойно и шумливо. Он лез ко всем с письмом, написанным на листке из ученической тетради.
- На, погляди! Видишь, кто пишет-то? Совсем ведь малое дите пишет, честное слово! - Он вздыхал и качал головой. - Да ты погляди только! И почерк-то, даю слово, как у моего Семки. Как ведь выводит-то чисто, а? Сердце у него, должно быть, еще как у воробышка, а уже... болеет, брат! Эх, хорошего обжига парнишка!
- Что он пишет-то? - спросил Умрихин.
- Погоди, не читал еще!
- А ты читай. И не мешай другим. Сурьезный человек, детишек имеешь, а лезешь тут ко всем, как малый.
- Небось полезешь! - Осип Чернышев потрогал грудь. - Мне, может, вот тут все разбередило, ты это знаешь?
Когда были прочитаны письма, в блиндаже установилась непривычная тишина. Все солдаты молча, сосредоточенно дымили махоркой, и некоторые почему-то начали вновь осматривать свое оружие.
XXII
Необычно встретила Москва это праздничное утро - первое утро зимы. Над огромной столицей, раскрашенной пестрыми красками маскировки и густо засыпанной снегом, висело низкое хмурое небо. Ветер повсюду трепал флаги, кружил снег на просторных площадях, разносил его по всем закоулкам города. В пустынных парках, где уже появились стаи краснобрюхих снегирей, девушки в синих комбинезонах озабоченно хлопотали вокруг спущенных серебристых аэростатов. По улицам быстро проносились крытые брезентами военные грузовики, - за ними гналась метель. Простуженно хрипели по скверам репродукторы, тревожно вещая о войне. На окраинах, затянутых белесой дымкой, призывно гудели в морозном воздухе заводские гудки.
