Сад на пустыре - Шэрон Гослинг
Харпер почувствовала, как у нее холодеют пальцы рук и ног. Холод пополз вверх, словно хотел как можно быстрее добраться до бешено колотящегося сердца.
– Судя по всему, сюда явилась банда отморозков на мотоциклах, – продолжала Кэт. – И Кас попытался их остановить.
«Ну конечно, он попытался, – подумала Харпер. – Не мог иначе. Ему же до всего есть дело. Такой вот он идиот».
– Я прибежала сразу после того, как приехала «скорая». Крови было очень много. Думаю, его пырнули ножом.
– Он… умрет?
Харпер не узнавала собственный голос.
– Не знаю, девочка. Не знаю. Мне жаль. Но в больнице о нем позаботятся. Сделают все возможное. Луизу не пустили в «скорую», и она поехала за ними на «лендровере». Сейчас она рядом с мистером Пи.
Все казалось каким-то нереальным, будто связь с окружающим миром оборвалась. Кэт что-то говорила, спрашивала о чем-то, но Харпер ничего не слышала. Сейчас ее стошнит…
Макс! Ей срочно надо к Максу. Убедиться, что хотя бы с ним все в порядке.
– Мне надо идти, – пробормотала она. – Я не могу… мне надо…
– Харпер! – крикнула Кэт, когда она, спотыкаясь, побрела прочь. – Харпер!
Но та не обернулась.
Харпер не могла смотреть на сад. Не могла думать о том, что мистер Пи, возможно, уже мертв, и в этом виновата она. Это было слишком. Только не сейчас. Сейчас ей надо к Максу.
– Харпер!
Она побежала. А на углу своей улицы остановилась, согнулась пополам, и ее вырвало.
Глава сорок третья
Рядом плакал ребенок. Звук разносился над рядами стульев из металла и пластика, привинченных к холодному полу, покрытому линолеумом. Маленькая девочка сидела на коленях у отца. Он пытался успокоить ее, не прикасаясь к руке, согнутой под странным углом. Звук все не стихал. Он не был пронзительным: девочка не кричала, а просто хныкала, тихо и беспомощно. Ей было больно, и она была еще слишком маленькой, чтобы понимать: это не навсегда. Сейчас в ее мире существовала только боль: ужасная, неизбежная, нескончаемая боль.
Этот звук был трагически страшен, и Луиза не могла отвести взгляд от ребенка.
Что с Касом, она не знала. Она ехала за «скорой». Ее руки были в его запекшейся крови. Она не была ни родственницей, ни тем, с кем следовало связаться при чрезвычайных ситуациях, поэтому измученная регистраторша в переполненном отделении неотложной помощи ничего не могла ей сообщить.
– Я была с ним в момент нападения, – сказала Луиза, протягивая к ней окровавленные руки. – Я… я была там.
– Вы тоже ранены?
– Нет.
– Кто-нибудь сообщил родственникам?
– Не знаю…
– Езжайте домой, – сказала женщина.
– Я… – Луиза запнулась, ужаснувшись тому, что собиралась… что должна была сказать. Она попробовала еще раз, но голос срывался. – Я даже не знаю, жив ли он.
На лице женщины появился проблеск сочувствия. Она набрала что-то на клавиатуре, посмотрела на Луизу и улыбнулась.
– С ним сейчас врачи.
Луиза кивнула.
– Я подожду, – сказала она.
– Вам лучше, наверное…
– Я буду ждать.
Луиза нашла туалет, открыла кран, подставила руки под холодную воду. Без единой мысли в голове, она смотрела, как кровь Каса акварельными потоками стекает с ее предплечий, капает с пальцев, образует неровные красные круги на белой эмали раковины, исчезает…
Она вернулась в зал ожидания, снова села. Поискала глазами девочку, но они с отцом уже ушли. Луизе казалось, что всхлипывания ребенка до сих пор отражаются от больничных стен.
Родители Рубена переживали горе очень остро. Узнав, что любимый сын мертв, они кричали так отчаянно… Этот страшный звук много дней подряд продолжал звучать в белых стенах больничной палаты, где она осталась совсем одна.
Луиза опустила взгляд и увидела, что на ней все еще пиджак Каса. Платье под ним промокло от крови и прилипло к телу. Как много крови… Неужели человек может выжить, потеряв столько крови?
Она не знала, сколько просидела в зале ожидания. Взошло солнце, начался новый день; искусственный свет в помещении сменился естественным. Луиза рассматривала тени на полу: они ползли, съеживались, таяли в лучах солнца. Она не сразу поняла, что к ней кто-то обращается.
– Извините! Вы Луиза?
Рядом с ней стояла медсестра.
– Да. – Луиза вскочила. – Это я. Кас? Есть новости? Он… боже, он жив? Или…
– Он пришел в сознание. Зовет вас. Кажется, он думает, что вы тоже ранены.
– О, – пробормотала Луиза.
Она поняла только, что он жив и даже может говорить.
Эмоции зашкаливали, и облегчение стало для нее новым потрясением. Кровь оглушительно стучала в ушах.
– Его родителям уже позвонили, они едут сюда, – продолжала медсестра. – Но мы никак не можем его успокоить, он беспокоится за вас. Мы обычно не пускаем посетителей, если пациент в таком состоянии, но…
– Да, – перебила ее Луиза. – Да, я иду!
Кас лежал в небольшой отдельной палате на высокой кровати, окруженной какими-то аппаратами. Медсестра протянула ей маску, про которую Луиза тут же забыла, и вышла. Луиза застыла на пороге, пытаясь мысленно совместить лежащего на кровати с тем Касом, которого она успела узнать. Он был таким… полным жизни, таким веселым, энергичным, целеустремленным. В этой стерильной палате он словно стал меньше. Широкая грудь стянута бинтами, кожа бледная, на лбу морщины. И такой суровый, незнакомый взгляд…
Только сейчас Луиза поняла: она была уверена, что больше не увидит его живым. Более того, она поняла – и ей пришлось схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть, – какой невосполнимой стала бы для нее эта потеря. Страх пронизывал ее до костей. Ужас, который она гнала прочь с того момента, как Каса отбросило на мотоцикл, прорвал оборону и обдал ее ледяной волной.
О, она слишком хорошо знала эту привязанность – тихую, безымянную, непреходящую. Она так старалась больше не входить в эту реку, не позволять себе чувств настолько глубоких, что само их отсутствие опустошает. Она слишком хорошо знала это горе – горе, оставляющее раны, которые никогда не заживают.
Испытать такое даже один раз – уже слишком; ее сердце просто не выдержит, если это произойдет снова. Она и так потеряла слишком многих и не уверена, что переживет еще и…
– Луиза? – Кас смотрел на нее и моргал, пытаясь сфокусировать взгляд. – Луиза, это ты?
– Да, – сказала она. – Только не шевелись!
Она подошла к кровати, и Кас схватил ее за руку, пытаясь притянуть к себе, а другой рукой нежно коснулся ее щеки. Он еще не пришел в себя, сознание было спутанным, но острый страх за нее пробивался сквозь туман.
– Луиза, ты ранена? Ты пострадала?..
– Со мной все хорошо.
Она положила руки ему на плечи, пытаясь удержать на месте.
– Но там была кровь. – Кас провел рукой по ее шее и плечам, словно хотел убедиться, что она действительно цела. – Столько крови, ты…
– Это была твоя кровь, – прошептала она. – Я в порядке. Я здесь. Видишь, со мной все хорошо!
На его лице отразилось облегчение.
– Я думал, тебя ранили, – пробормотал он, взяв ее лицо в ладони.
– Все хорошо, правда.
Он, казалось, забыл о собственном ранении, но Луиза забыть не могла.
– Пожалуйста, успокойся. Тебе повезло, что ты здесь. Ты, наверное, не помнишь, но…
– Я помню. – Он гладил ее щеки большими пальцами. – Я все помню, Луиза. Все.
Такие теплые, такие живые руки… На запястье у ее щеки лихорадочно бьется пульс. Но ведь все могло быть по-другому! Один миллиметр, одна секунда… Жизнь такая хрупкая, такая ненадежная… Ей нельзя доверять.
Луиза мягко взяла его руки, убрала ладони от своего лица.
– Кас, сюда едут твои родители. Они скоро будут здесь. Я пойду встречу их.
– Не уходи. Луиза, пожалуйста, не уходи.
– Мне пора.
Когда Луиза ехала домой, ее охватило какое-то оцепенение. Яркие краски дня уже стерли с земли ночные тени. Она ехала в полной тишине.
