На память милой Стефе - Маша Трауб
– И что нам делать? – спросил Андрей.
– Джанна дала понять, что не стоит ворошить старые тайны. И она точно больше ничего не расскажет. Посоветовала оставить все как есть. Дать прошлому остаться в прошлом, – ответил я.
– И что вы напишете хозяину? – спросил Мустафа.
Я пожал плечами. Честно, не знал, что напишу. И с чего стоит начать. Каково это – узнавать прошлое или хотя бы смотреть на него другими глазами? Я вдруг вспомнил маму. Курил я тогда тайно, в форточку на кухне. И вдруг увидел, как она идет из магазина. Медленно. Не из-за тяжелых сумок, хотя и они были. Она будто не хотела возвращаться домой, оттягивала время. Перед подъездом долго возилась в поисках ключа от домофона, перекладывая покупки из руки в руку, копаясь в сумке. Мне хотелось выйти, встретить ее, но я так и не решился. Мама выглядела очень постаревшей и усталой. Я встретил ее у двери, забрал сумки. Для нее они казались неподъемными, хотя в них лежали батон хлеба, банка с зеленым горошком и упаковка сосисок. Еще удивился – зачем мама купила горошек? Я не ел его, да и она тоже. Потом вспомнил, что отец любил сосиски с зеленым горошком. Она ждала его на ужин или купила, думая о прошлом? Я не спросил.
Последнюю встречу с отцом я тоже помнил. Он по-прежнему упорно ставил машину под деревом у подъезда. И по-прежнему каждый раз жаловался, что придется снова ехать на мойку – с деревьев то налетала пыльца, то они сами готовы были обрушиться на машину от порывов ураганного ветра, в зависимости от сезона. Отец не любил ездить на мойку – говорил, что, если поедет утром или днем, вечером непременно начнется дождь. В тот день я заметил, как на дворник заднего стекла прицепился кленовый лист. Это было красиво. Будто кто-то специально прицепил красно-желтый листик. Я подумал, папа заметит или нет? Скорее всего, нет. Я невольно заглянул в салон машины – на заднем сиденье стояли детское кресло и бустер. Наверняка его новые дети все время ругались, кому куда садиться. Младший хотел занять место старшего в бустере. Два года разницы. Тяжелое испытание для детской психики. Я тогда им позавидовал – всегда есть повод выпустить пар, с кем подраться и поскандалить. Новая жена отца была младше его на пятнадцать лет. Думаю, для моей матери это стало настоящим ударом. Возможно, она считала, что все дело в возрасте, молодости, и это лишь подтверждало ее уверенность в том, что мой отец ее предал и оказался подлецом. Таким же, как и все остальные мужчины. Примитивным и эгоистичным. Ему всего лишь понадобилась женщина без морщин и целлюлита, чтобы справиться с собственным кризисом среднего возраста. Но Катя – так звали новую жену отца – не производила впечатления соперницы, разрушившей брак. Да, она была молодой, но уже изрядно замученной семейной жизнью и бытом женщиной. На споры детей не реагировала, отправляя их к отцу. Ко мне относилась равнодушно – в дом пускала, но, кажется, каждый раз забывала, кто я и кем прихожусь ее мужу. Катя вяло улыбалась и отправлялась заниматься хозяйственными делами, которые никогда не заканчивались. Когда мальчишки дрались уже совсем всерьез, она приходила в комнату, где я сидел с отцом, и просила его «разобраться». Мне становилось смешно. Отец никогда не умел обращаться с детьми. Он и со мной не мог справиться. А с расшалившимися мальчишками уж точно не совладал бы. Так и оказывалось. Отец возвращался, разводя руками. Катя, обреченно улыбаясь, шла успокаивать детей. Возможно, я мог бы быстрее их утихомирить, но так и не решился на более близкое общение. Да никто и не предлагал. Возможно, если бы отец или Катя попросили пообщаться с братьями, я бы не стал отказываться. Но я не знал, хотят ли этого папа и его новая жена. Мальчишки наверняка были бы не против. Хотя, откровенно признаться, они меня никак не воспринимали. Я даже не был уверен, что они в курсе – я их единокровный брат. А не какой-то дядька, пусть и не старый, который иногда приходит к их отцу.
Сейчас, спустя время и после опыта жизни в другом городе, с другими людьми, я бы так не поступил. Настоял бы на общении, играл бы с братьями и наплевал на то, что думают об этом отец и его жена. Я был слишком молод, боялся поступить неправильно, ждал инициативы от других, а надо было делать так, как нужно мне. Сейчас я бы ни за что не отказался от братьев, пусть еще и маленьких. Мне бы хотелось думать, что у меня есть родные, я не один. Даже подумывал написать отцу, попросить разрешения иногда звонить братьям. Они были недостаточно взрослыми, чтобы иметь соцсети, но время бежит очень быстро. Не хотел бы я писать им в соцсети, мол, привет, я твой брат. Мне хотелось сделать по-другому. Отцу я собирался написать каждый день, но все не доходили руки. Да и наше с ним общение ограничивалось стандартными вопросами – «как дела?», «как учеба?». Я всегда отвечал – все хорошо, даже когда хорошо не было.
Маму же обычно интересовало, нашел ли я «нормальную» работу – подработку репетитором она считала «ненормальной». Работа, с ее точки зрения, – это непременно каждое утро ходить в офис к девяти и сидеть там до семи. Тогда да, это работа. А так – не пойми что. Мама беспокоилась по поводу денег, но в свойственной ей манере. Она никогда не спрашивала, хватает ли мне на еду, на жилье, на одежду. Про одежду, кстати, был бы насущный вопрос. Я уезжал летом с одним чемоданом, наполовину забитым книгами. Теплые вещи при всем желании не смог бы уместить. И тогда меня буквально спас Жан. Кажется, я тогда зашел на рынок, спасаясь от сокрушительного ливня. Шмыгал носом и продрог до нитки.
– Отойди от прилавка! – закричал в ужасе Жан. – Ты мне все мясо сейчас зальешь! Господи, современная молодежь что, не умеет ходить под зонтом?
Я пожал плечами.
– Вот ведь наказание на мою голову, – продолжал причитать Жан, скрываясь в подсобке. Оттуда он вынес свитер, куртку и здоровенный зонт.
– Не надо, спасибо, – пытался отказаться я.
– О, он еще отказывается! Я отдаю свою любимую куртку, а ему не нравится! А этот свитер мне бабуля подарила вообще-то! – обиженно
