На память милой Стефе - Маша Трауб
Лея посмотрела на меня, обняла и опять расплакалась.
– Какой же ты умный! – воскликнула она.
– Что это с ней? – удивленно спросил Андрей.
– Не с ней, а с Леей. Неприлично называть человека в третьем лице в его присутствии, – напомнил строго я. – Лея беременна, только и всего. Все нормально.
– Это пройдет, или я так и буду рыдать не пойми отчего? – уточнила, вытирая слезы, Лея.
– Пройдет, конечно. Но не сразу, – рассмеялся я. – Да, если начнешь плакать, когда слушаешь песню, смотришь фильм, это тоже в порядке вещей.
– Вы хотели о чем-то поговорить? – спросил падре. Он доел салат и чудом оставшийся пончик.
– Да, у меня столько вопросов! – воскликнула Лея.
– И у нас! – дружно заявили мальчишки.
– Да, да, конечно. – Падре казался немного растерянным.
– Кофе? – догадался я.
– Да, иногда думаю, что умру, если не сделаю хоть глоток, – признался он.
– Вот и я тоже. А Жан мне запрещает! – воскликнула Лея. – Тут внизу есть кафе. Скажите, что вас Лея прислала. Возьмите для падре, Саула и меня. Ну и себе что захотите, – велела она мальчишкам.
– А пиво можно? – уточнил Андрей.
– Нет, конечно! – дружно закричали мы с Леей.
– Только ничего без нас не делайте! – поставил условие Мустафа. – Если пойдете в это хранилище с книгами и свертками, мы тоже хотим.
– Да! – подтвердил Андрей. – А у вас правда хранятся свитки?
Падре непонимающе посмотрел на нас с Леей.
– Кажется, они насмотрелись сериалов, – ухмыльнулся я. – И думают, что у вас тут подземные лабиринты, залы, набитые ценными свитками, и тайные книги, которые вы храните от посторонних глаз.
– А что, нет? – расстроился Мустафа.
– Раньше да, были церковные книги. Но мы тоже не стоим на месте, – падре обреченно показал на церковь в лесах и растяжках о планах реконструкции. – Мы все оцифровали, записи есть в компьютере.
– Офигеть, ничего святого не осталось, – заявил Андрей по-русски.
Мустафа посмотрел на меня. Я перевел.
Мы держались, но все же дружно расхохотались.
– Если я выпью кофе, найду то, что вы ищете и отвечу на все вопросы, – сказал падре.
– Бегом, мне еще на работу надо успеть, – велела мальчишкам Лея. Она увела падре на соседнюю скамейку, оставив меня с мешочком орехов и белкой, которая вдруг прибежала. Я кормил белку и не знал, что делать дальше. Не так-то легко рассказывать человеку про его мать, у которой был не просто возлюбленный, а союз, скрепленный перед богом. И она его, получается, нарушила, раз уехала и снова вышла замуж. Мне вдруг стало страшно – что я найду в записях? Еще я думал об Андрее, который скрывал от матери, что знает про своего отца и про свое вероисповедание. Что его заставило это сделать? Почему скрывал? Разве это какая-то страшная тайна? Хотя не мне судить.
Я знал своего отца – он никуда никогда не пропадал. Поздравлял с днями рождения, дарил подарки на Новый год. Я знал, что у него есть другая семья и другие дети. Это никогда не было секретом. Мама не препятствовала нашему общению. Не запрещала отцу со мной видеться. Но ни мама, ни отец не знали, что заставило меня уехать. Мама думала, что я ее предал. Отец считал, что я устал от давления матери. На самом деле, и у меня были вопросы, на которые я отчаялся получить ответы. Когда появились единые центры, Госуслуги и прочие сервисы, оказалось, что получить ту или иную справку можно очень легко. Как раз в то время я согласился на заказ – выяснить, в каком городе и каком именно роддоме родился клиент, что было записано в его свидетельстве о рождении. Не знаю, что меня подтолкнуло, но я заказал справку и на себя – расширенную, со всеми «иными» сведениями. Там могло оказаться все что угодно – начиная от места работы родителей, их места жительства на тот момент и так далее. Моему заказчику было важно узнать, где жил его отец, – ради этого и заказывал справку. Я ничего особого не хотел узнать, просто девушка в МФЦ уточнила – одно у меня дело или два. Я ответил, что два.
То, что я узнал, меня потрясло. Отец, как выяснилось, не сразу меня признал. В свидетельстве о рождении сначала стоял прочерк, только потом появилась запись и новое свидетельство. Меня это никогда не интересовало. Я, если честно, и не замечал, что дата рождения и дата выдачи свидетельства сильно разнятся. Почти десять месяцев официально отца у меня не было. Лишь спустя это время появилась запись. Если бы мама находилась в официальном браке, такого случиться не могло – отца в свидетельство записали бы автоматически. Выходило, что мои родители не были расписаны, и мамина история получала совсем иную интерпретацию. Значит, отец никогда ее и меня не предавал, как утверждала мама. Тестов ДНК тогда не существовало, отец поверил моей матери на слово и взял ответственность за ребенка, то есть меня. Обо мне он всегда заботился, жил с нами, вообще-то. Мамина обида, выходит, была другого свойства. В детстве я считал, что мама хотела девочку, а не мальчика, поэтому меня не любит. Или что я недостаточно хорошо учусь, или что слишком похож на отца, на которого мама злится. И поэтому она меня не любит. А оказалось, причина была не во мне, а в ней. Отец ведь так и не женился на ней. И именно этого она не могла ему простить. Даже когда родился ребенок, сын, отец так и не повел мою мать под пресловутый венец. А я не выполнил предназначенной мне функции – не заставил отца фактом своего рождения зарегистрировать законный брак.
Мне хотелось поговорить с Андреем. Объяснить ему, что родители тоже бывают идиотами, раз что-то скрывают. И дети тут совершенно ни при чем. Мне хотелось убедить его поговорить с матерью, но я не знал, как это сделать.
Мальчишки вернулись с кофе. Андрей побежал осматривать церковь. Он спрашивал у падре про иконы, реставрацию, про все… Мустафа ходил за ними из вежливости – у него была своя религия, и он не собирался ее менять. Я подумал, что это счастье – иметь то, чему ты никогда не изменишь,
