На память милой Стефе - Маша Трауб
– Можно? – уточнил я.
– Разве есть запрет пожертвовать церкви и поставить свечу, или я что-то пропустил? – улыбнулся падре.
– Но я не католик, – напомнил я.
– О, разве в православных церквях свечи не из воска? – рассмеялся падре.
– Да я вообще агностик!
– Я помню, конечно. Но вы же верите. А уж как эта сила называется – не важно, – пожал плечами падре.
Меня, конечно, удивляло, что Лея верит ему, будто с ней разговаривает провидение, или Оракул, или Вселенная, или сам Бог молвит устами падре. Мне казалось, человек сам способен принимать решения, несмотря на советы. Мама всегда твердила, что она лучше знает, как мне поступить, потому что у меня нет опыта, знаний и так далее. Но я всегда делал наоборот. Папа тоже что-то говорил, но я не слушал. А Лея верила, что, если сказал падре, значит, это правильно. Тот падре, который ел оливье и пончик, пил кофе. Разве он обладал вселенской мудростью? Нет. Он был похож на меня. Я прочел много книг, и весь мой опыт, по сути, был книжный. То есть считалось, что в реальной жизни я вообще ничего не понимаю. Падре тоже прочел много книг. Но через него можно было связаться с самим Богом. Почувствуйте разницу, что называется.
– Нет ничего из того, что вы просите. Видимо, не успели оцифровать те годы, – сказал падре, уже выпив кофе. Мы собрались в его комнатушке, кабинете, где стоял компьютер.
– Давайте, я поищу, – предложил Мустафа.
– Нет, нельзя. Это конфиденциальная информация, – ответил падре.
– А если этот юный хакер подпишет вас на ресурсы по просмотру сериалов? Или еще на что-то, что вас интересует? – спросил я, подмигивая Мустафе.
– Вы сейчас шантажируете священника! – воскликнул он.
– Ага, – кивнул Мустафа. – Давайте, на что вас подписать?
Через час, который мы с Леей провели в обществе белки, Мустафа подключил падре ко всем возможным ресурсам – от британских сериалов до, прости господи, дорам. Но Мустафа, сделав страшные глаза, запретил мне даже заикаться об этом. Это была самая страшная тайна и самый страшный грех нашего падре – он любил дорамы. И попросил включить их в подписку, обливаясь потом и отчаянно краснея.
В обмен Мустафа, просмотрев уже оцифрованный архив, узнал, что некие Стефания и Алессандро в заданный период времени, то есть на рубеже двадцатых-тридцатых годов двадцатого века, действительно венчались в этой церкви.
– Алессандро, – отметил я.
– И что это значит? – спросил Мустафа.
– Пока не знаю. Но нашего хозяина зовут Александр.
– Я не понял, объясни, – попросил Мустафа Андрея.
– Алессандро – это Александр, – ответил Андрей.
– Это еще ничего не доказывает. Вот у нас мальчиков через одного называют Мустафа, – пожал плечами тот.
– Да, верно, – согласился я, – или Стефании просто нравилось имя.
– А еще может быть, что она назвала сына в честь своей первой любви, – заметила Лея и опять решила расплакаться.
– Вы только Жану эту версию не рассказывайте. А то родится у вас мальчик, вы его назовете, например, Эммануэлем и потом будете объяснять Жану, что у вас не было поклонника по имени Эммануэль, – предупредил я в шутку.
Но Лея ахнула и плакать перестала.
– В любом случае мы не знаем, как зовут Воронова, – заметил Андрей, – в альбоме и письмах он подписывается только фамилией.
– А в документах не указано отчество, – кивнул я.
– Что такое отчество? – не понял Мустафа.
– Имя отца. В России принято обращаться по имени-отчеству, а не только по имени, и отчество указывают во всех документах, – объяснил Андрей.
– Значит, надо спросить, как отчество нашего хозяина, – пожал плечами Мустафа.
– Ага, и как ты себе это представляешь? Кстати, дорогой Алекс, мы тут проверяем одну версию, что ваша матушка уже была замужем и венчалась в церкви, и не в России, а здесь, в городке между Францией и Италией. Не подскажете ваше отчество? Вдруг вы сын не вашего отца, а некоего Алессандро? – хмыкнул Андрей.
– Так, давайте для начала вернемся домой, а потом уже решим, что делать дальше, – предложил я.
– Да, хорошая мысль. Саул, и ты должен написать отчет. Время пришло, – напомнила Лея.
– Не может быть. Неужели прошло уже две недели? – удивился я.
– Сама удивляюсь, – ответила Лея, – это означает, что я беременна на две недели дольше. И толще!
– Лея, вес измеряется в килограммах, а не в сроках беременности, – заметил я.
– О, от тебя я такого не ожидала! Ты-то мог бы отнестись с пониманием! – воскликнула Лея. – Я считаю вес неделями беременности. И если буду так толстеть дальше, вам с Жаном придется загружать меня в грузовик, чтобы отвезти в роддом.
– Лея, я только сейчас узнал, что должен отвезти тебя в роддом! – все еще пытался шутить я.
– А кто еще? – не поняла шутки она. – На тебя у меня больше надежды, чем на Жана! Или ты отказываешься?
– Нет, конечно! Отвезу, но за руку держать не буду и при родах присутствовать не собираюсь! – заявил категорично я. – Кстати, в России партнерские роды до сих пор не очень приняты, если что.
– Я могу, – предложил Мустафа. – В смысле на родах присутствовать.
– Боже, подростки… – ухмыльнулся я.
– Да я не в этом смысле вообще-то, – Мустафа обиделся и отвернулся.
– Ты с этим сталкивался? – ласково спросила Лея.
– С моим младшим братом, – ответил тихо Мустафа. – Мама начала рожать раньше срока, мы еще не ждали. И дома никого, кроме меня, не было. Мама говорила, что я должен делать. Мне тогда не было страшно, а потом – очень. Я бы не хотел еще раз такое пережить. У нас мужчины не присутствуют на родах, не принято. Это правильно. Я чуть не умер. Мама чуть не умерла. Мой брат чуть не умер. И было очень много крови.
– Господи, я не знала. Бедный ребенок. Бедная Ясмина! – заплакала Лея. У нее тряслись руки.
– Лея, давай, пожалуйста, остановимся, мы везем детей. Ты немного подышишь, успокоишься, – я не предлагал, а требовал.
– Да, конечно, скоро будет заправка, – ответила Лея, не споря.
Мы стояли на заправке,
