Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
Тихим осенним днём, когда мелкий тёплый дождь поил отдыхавшую от трудов землю, Луиза прилегла после обеда на диван в горнице, скрючилась на боку и громко застонала, не в силах удержать боль в себе.
– Что случилось, родная? – допытывался встревоженный Захар.
– Словно разрезали пополам, и ноги горят. Давно мучаюсь, но так, чтобы нельзя терпеть, впервые..
Он поднял исхудавшую до невесомости женщину и отнёс на кровать. Она закричала: – На спину не клади! Больно!
Всю ночь оба не спали, а на рассвете, тупорылый джип, разбрасывая шинами по бездорожью вязкую грязь, выехал на главную трассу и через час уже был в Краснодаре. В краевой больнице потребовали направление, результаты обследования, что-то ещё… Захар плюнул и положил Луизу в частную клинику. Каждый день ей делали анализы, исследования на новейшем оборудовании, собирали консилиумы. Заключение – опухоль поджелудочной железы в неоперабельной стадии.
– Что значит «ничего нельзя сделать»? – в отчаянии кричал Захар, оплативший поражающий воображение счёт. – Не умеете, так и скажите – я повезу её в Москву!
– Ваше право.
В столице, за ещё большие деньги, Луизу взялись лечить. Выздоровления не обещали и оперировать тоже отказались, но вскоре она почувствовала себя лучше, и казак воспрял духом. Хотя купюры утекали со скоростью горного ручья, он не задумывался о последствиях и готов был отдать любую сумму даже за слабую надежду.
Дни проводил в больнице, стараясь не вспоминать о станичном хозяйстве, брошеном на сезонного работника, но по ночам, в гостинице, часто вскакивал в холодном поту – ему снился охваченный огнём хлев с животными, которые страшно мычали и бились взаперти.
Прошёл месяц, терапия больше не помогала, остались только наркотики, которые врачи отпускают скупо и лишь там, где лечишься или живёшь. Из клиники Луизу выписали, в хосписе надо ждать места неопределённо долго. Аптеки сильных обезболивающих не продают, но проблем нет, если есть деньги. Большие. Денег осталось мало, поэтому Захар, вернувшись вместе с обречённой в станицу, распродал живность, пахотную землю и технику, правдами и неправдами раздобыл лекарство. Однако боль нарастала, а запас спасительных ампул уменьшался быстро. Тогда казак заложил последнее: дом, собаку и лошадь. Покупатель, выдав аванс, согласился подождать.
Ждать, судя по всему, оставалось недолго. Больная пожелтела, потом позеленела. Захар больше не узнавал её истончившегося тела. На руках носил по двору, баюкал, опускал в тёплую ванну, она кричала, а он судорожно сжимал объятия, покрывал поцелуями лицо, уверенный, что Лу умирает не от рака, а от тоски, которая прикинулась опухолью. Не в силах помочь, отчаянно, до крови, бил кулаком по стволу старого тополя.
Непонятно откуда прилетела горлица и с рассветом начинала жалобно причитать: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…». Наркотики закончились. Луиза кричала днём и ночью, скрипела зубами, хватала Захара за рукав.
– Больше не могу! Пожалей, убей меня, если любишь! Убе-е-е-й!
Эта женщина больше не вызывала у него никаких чувств, хотелось лишь одного – чтобы замолчала. Действительно, отчего бы не убить? Всем станет лучше, боль уйдёт и наконец наступит тишина. Захар положил на лицо несчастной широкую жёсткую ладонь и придавил. Лу замерла и вдруг начала судорожно извиваться, бить ногами, пытаясь освободиться. Он в ужасе отдёрнул руку, опомнился, выбежал во двор, смаху вскочил на уже проданную кобылу и без седла поскакал прочь.
Вернулся глубокой ночью, пешком, бросив загнанную лошадь умирать в степи. Остывшая Луиза лежала на полу с открытым ртом, словно хотела вздохнуть или крикнуть в последний раз, но не нашла сил. На похоронах Захар плакал навзрыд, даже знакомые станичники укоризненно морщились. Когда все разошлись, он подался в церковь. Всегда считал, что религия – обман, иллюзия ограниченного ума, неспособного разгадать смысл жизни, а тут мысли отключились, осталось лишь чувство такого острого физического и душевного опустошения, что он с трудом представлял, как много лет мог считать себя счастливцем. Запалил свечи, впервые перекрестился перед иконой Спаса Нерукотворного и прошептал: «Господи, подари ей радость, которой она не узнала, хотя я любил её больше себя». Теперь несостоявшегося казака ничто не связывало со здешней жизнью, и, покончив с остатними делами, он, не мешкая, отправился в родную Хосту. Еле втащил на четвёртый этаж объёмную сумку, снял с плеч тяжёлый рюкзак и нажал кнопку звонка.
Юрочка на похороны матери не приезжал, сообщив по телефону, что поступил срочный заказ – везти клиента в Абхазию на целый день, а подменить некому. Ну, что ж, всякое случается, работа есть работа, она ему нравится, и мальчик работой дорожит.
Дверь открыл пасынок, увидел Захара с вещами и порога переступить не дал.
– Ты что, дядя! В одной комнате я с женой, в другой дети…
Тут как раз в коридор выглянули два огольца лет пяти-шести с игрушками в руках посмотреть, кто пришёл, что принёс. Ничего не принёс. И побежали обратно. «Луизины внуки, похожи», – тепло подумал незваный гость.
– Не в кухне же вам спать, – продолжил Юрочка, выводя Захара из нежной задумчивости. – Кушаем там, друзья приходят посидеть. Так что извини, должен понимать.
– Должен, но не понял: жильё на мои деньги куплено.
– И что? Когда это было и для кого? Для мамы, мамы нет, я наследник, а ты ей даже не муж и здесь не прописан. А мне вообще никто.
– Чтоб тебе ни дна ни покрышки! – в сердцах бросил Захар.
Юрочка оживился:
– Вот это разговор! А то всё добреньким прикидывался. Говорил я матери – не раскатывай губу. Не верила.
– Дай переночевать, мне идти некуда.
– У всех свои проблемы.
Дверь захлопнулась. Захар стоял в раздумье на лестничной площадке. Вот и дожил до того дня, когда давно знакомые люди проявляются в истинном свете, а главное – становишься понятен сам себе, во всяком случае в той мере, в какой это вообще возможно. Сколько заблуждений! Но заблуждения ли? Просто жизнь, а у него чудом уцелели шесть соток, которые не забыла вписать в завещание добрая женщина, фронтовичка Нина Ивановна Колыванова.
Однако паспортный стол муниципальной полиции ржавый вагончик на склоне горы жильём признавать отказался. Конечно, с тех пор, как законодательная власть повенчалась с финансами, за взятку можно добиться любого решения, но только мало денежные граждане шустро переместились в категорию бесправных,
