Бестеневая лампа - Иван Панкратов
— Несу, — быстрым шагом, едва не расплескав, подошел к столу Кульков, поставил Шаронову под правую руку.
— Стало хуже ему через пару часов, вечером, — отхлебнув, сказал Шаронов. — Мы тогда все уже ушли. Другая бригада его взяла. Подробностей не знаю, но утром пятиминутки не было, Суворова к начальнику кафедры вызывали. Мы потом объяснительные строчили по ходу операции. Со мной как-то обошлось — я ж все-таки ассистентом был записан.
Платонов с интересом слушал — такие истории всегда у Шаронова были поучительными.
— Поэтому — готовьтесь к операции. Ваш пациент — тут само собой. Вы ассистент — все равно готовьтесь. Мало ли, вдруг у меня инфаркт — а доделать надо. Если вы вообще сегодня в операционную не идете — будьте готовы к тому, что позовут. А вы пришли — и что делать, не представляете. Нахрена такие хирурги, спрашивается? Кульков, реферат чтоб развернутый был. Чтобы я читал и плакал от того, насколько ты все понял и осознал. Чтобы за душу брало.
Платонов с трудом сдержал улыбку. Так Василий Петрович говорил про все — про консилиумы, про свидетельства о болезни, про рапорты и доклады. «Чтобы я читал и плакал…»
Он вспомнил, как Шаронов однажды предложил показать Платонову высший пилотаж и прооперировать аппендицит. Они встали за стол, ведущий хирург виртуозно вошел в брюшную полость, но после двадцати минут поиска отростка рассердился, сказал, что последний раз аппендицит он оперировал года четыре назад, попросил позвать ему на смену кого-нибудь другого, «кто чаще с этой фигней сталкивается, а я все больше по резекциям желудка да панкреонекрозам». Платонов молча выслушал эту комичную тираду; оставшись один, сам нашел аппендикс, и к появлению ассистента за столом непосредственно аппендэктомия была выполнена. Они зашили рану, сказали друг другу «Спасибо» и разошлись по своим делам, решив больше не вспоминать этот маленький инцидент. Потому что упрекать Шаронова было не в чем — и диагност, и техник он был шикарный. Эндоскопист мог после операции четко сказать, кто из хирургов шил анастомоз — потому что у ведущего хирурга все получалось просто идеально. Он работал с тканями так, как никто другой в госпитале, и минутная, абсолютно не критичная, а, скорее, забавная слабость на одной маленькой операции никак на его репутации отразиться не могла, напоминая больше анекдот, чем серьезную проблему.
Кульков, сделав кофе для ведущего, открыл крышку ноутбука и погрузился куда-то в дебри Гугла — реферат предстояло делать подробный. Платонов одобрительно кивнул, они с Шароновым дописали операцию.
— Может, по маленькой? — поставив подпись на бланке гистологического исследования, спросил Шаронов. — Я, безусловно, против, но мы сегодня заслужили… А ты ищи давай, готовься! — сурово посмотрел он на Кулькова. — Ишь, встрепенулся сразу, орел. Тебе до орла еще расти и расти. Ты пока что у нас… Кто он у нас? — спросил Шаронов.
— Поползень, — первое, что пришло в голову, ответил Платонов. — Или удод.
— Выбирай, — развел руками ведущий хирург, глядя на Кулькова. — Скажи спасибо, что не дятел.
Кульков вздохнул и начал печатать реферат. Шаронов открыл холодильник, оценивающе посмотрел на содержимое.
— Нда… Негусто у вас тут. Вы как не в армии служите. Всегда надо быть готовым к встрече с начальством.
Он вынул из холодильника не внушающую доверия початую бутылку то ли коньяка, то ли настойки, взболтал для чего-то, вопросительно повернулся к Виктору.
— Сегодня я не могу, товарищ полковник, — включил официоз Платонов. — Мне еще ехать…
— А ты знаешь, что, если два офицера выпивают, и после третьей рюмки у них нет общих знакомых, то один из них — американский шпион? Кто не пьет, тот Родину продаст, Виктор Сергеевич, — отрицательно покачал головой Шаронов.
— Я точно не продам, — не согласился Платонов. — Я никаких секретов не знаю. Разве что рецепт мази Вишневского. Но за него много не дадут.
— Что характерно, за него много не дадут ни наши, ни враги, — согласился Шаронов. — Пойдем ко мне в кабинет, там посерьезней все, — он поставил бутылку с непонятной жидкостью обратно. — А ты пиши, пиши. Может, умней станешь, — погрозил он Кулькову.
— Василий Петрович, я, пожалуй, пойду, — Платонов виновато склонил голову. — Ну не мой сегодня день…
В кармане раздалось жужжание. На экране — фотография Ларисы. Первый раз, наверное, за целый год он был рад, что она позвонила. Показав фотографию Шаронову, он проскользнул мимо него в коридор, а оттуда на улицу, поднес телефон к уху.
— Домой ты не торопишься, — без предисловий произнесла Лариса.
— Я только из операционной вышел, — пожал плечами Платонов, как будто жена могла его видеть. — Ассистировал ведущему на резекции. Помнишь, я рассказывал про парня, что какого-то дерьма наелся на дежурстве?
— А ты помнишь, о чем мы договорились?
Он на секунду замер, вспоминая, что он мог забыть из их многочисленных договоренностей, но так и не припомнил ничего. Но Лариса не дала ему размышлять долго.
— Мы договорились, что ты не будешь мне врать! — почти крикнула она. — С каких это пор ты ассистируешь Шаронову в другом отделении вместо того, чтобы приехать домой на обед?
Платонов закрыл глаза и постарался медленно вдохнуть и не сорваться на ответный крик.
— Мне как-нибудь приехать и посмотреть, чем ты там занимаешься?
— Да пожалуйста, — резко ответил он жене. — Приезжай. Инспектируй. Можешь во все шкафы заглянуть. Под диван. В холодильник. Только не забудь в перевязочной посмотреть и в операционной — вдруг я делом занят?! Мне что, селфи тебе слать постоянно — я в ординаторской, я мою руки, я на крючках, я в реанимации на обходе?
— Всегда, — коротко и сухо ответила она.
— Что «всегда»? — не понял Платонов. — Всегда слать?
— Всегда, когда ты кричишь и оправдываешься — я уверена, ты мне врешь, — подытожила Лариса. — Я была вчера у батюшки, так вот он…
— Давай без этого, Лариса, пожалуйста, — взмолился Платонов. — Только без проповедей. Без цитат, без заламывания рук, без проклятий.
Это оказалось выше его сил — когда Лариса внезапно открыла для себя религию. Нет, она и раньше носила крестик и раз в год ездила за крещенской водой. Виктор, еще будучи в Академии, видел, как она ходила с семьей по праздникам на службы в Казанский собор, но с какого-то момента это превратилось в манию. Семейный психолог, которого ей посоветовали, показался Ларисе крайне некомпетентным — и тогда она нашла себе духовника. Начала ходить на службы в один из местных храмов, время от времени занималась какими-то сборами одежды для малоимущих, обложилась книгами религиозного толка, с отвращением стала относиться к увлечению мужа Стивеном Кингом, называя его «дьявольским глашатаем». Ее рвение было вознаграждено — во время крестного хода ей доверяли какие-то иконы и ставили впереди всех. Платонов знал все потому, что часто это происходило по ночам, и он был вынужден отвозить ее туда и ждать в машине с книгой или фильмом. Церковный календарь за последние пару лет он изучил очень хорошо — именно благодаря своей жене.
Его на службы ей затащить не удавалось — в какой-то момент она сделала вид, что сдалась, но продолжала вести с ним дома и по телефону беседы гнетущего содержания, от которых хотелось взвыть и сбежать. Стивена Кинга пришлось сложить в мешок и отнести в гараж — откуда он потихоньку перетаскал его к себе на работу и поставил рядом с «Большой медицинской энциклопедией». Следом за ним в помойку отправились — то есть, были стерты с жесткого диска, — сериал «Ходячие мертвецы» и вся подборка «Пилы». Ни смотреть, ни хранить такое дома было нельзя. C компьютера стерли «Left for Dead» и еще парочку шутеров про зомби. Это были какие-то тотальные зачистки — Виктор не успевал отслеживать ни их логику, ни принцип принятия решения. На все у Ларисы было обоснование — правда, если попытаться, то разбить при помощи знания первоисточников можно было любое из них. Однако вступать в споры оказалось очень дорогим удовольствием — особенно, когда после одной из истеричных ссор он,
