Райгород - Александр Гулько
– Все, идите! – сказал Гройсман. – Замерзнете…
– Дедушка… – замялся Марик.
– Что, золотце? Что такое?
– Деньги… – напомнил Гарик. – Ты обещал…
Сема хотел дать сыну подзатыльник. Но Гройсман его остановил, выгреб из карманов все, что там было, рублей пятьдесят с мелочью. Пересчитал. Отложив десятку себе на дорогу, разделил деньги пополам и раздал внукам.
Подъехало такси. Опуская отцовский чемодан в багажник, Сема торопливо сказал:
– Извини, папа, пора, у меня совещание! – Усаживаясь в служебную машину, бросил через плечо: – Хорошей дороги! И не забудь дать телеграмму, как доедешь.
– Гэй гезинтэрэйт! – пробурчал Гройсман вслед отъезжающей «Волге» и стал втискиваться в такси.
Марик и Гарик молча пересчитывали деньги. Неонила дождалась, пока свекор усядется в машину, с неженской силой захлопнула дверцу и сказала:
– И вам, папаша, счастливого пути!
Трое суток ехал поезд из Сибири в Киев. И все трое суток Гройсман пытался осмыслить все, что с ним происходило в последние дни и недели.
Днем в разговорах с попутчиками он с гордостью рассказывал, какие у него, не сглазить бы, прекрасный сын, заботливая невестка, умные и красивые внуки. А ночью, покачиваясь без сна на узком вагонном диване, вспоминал соседа дядю Василя, сторожа ярошенского сада, который любил говорить: «Так-то воно так, та трошэчки нэ так…»[64] И вот он, мудрый, опытный и много на своем веку повидавший Гройсман, примеряет эти слова к обстоятельствам своей жизни. Вроде бы все хорошо, думал он, но Сема не такой, как ему, отцу, хотелось бы. И Неонила какая-то чужая, неродная… И Марик с Гариком вроде бы хорошие пацаны, но почему-то равнодушные, нечуткие, неласковые. Про племянников с их Симами-Фирами даже вспоминать не хочется! А может, все не так уж плохо и ему это только кажется? Но, как говорится, нет дыма без огня… Значит, он что-то упустил, недосмотрел, не сказал каких-то важных слов, не принял нужных решений. Или нет во всем этом его вины, а просто время сейчас такое?
Пересекая половину страны, поезд двигался от станции к станции. Менялись пейзажи за окном и попутчики в вагоне. Сибирский диалект постепенно сменялся уральским, потом слышался поволжский говор, его сменяли южнорусские ноты. Проходила еще ночь, а наутро, за несколько часов до Киева, вагон наконец наполнялся знакомой певучей украинской речью. И тогда по какому-то волшебству грустные мысли и жгучие тревоги Гройсмана куда-то улетучивались. Все реже он вспоминал, что было несколько дней назад в Сибири, и все чаще думал, что через несколько часов приедет в Киев, сойдет с поезда и вольется в вокзальную толпу. Спустится в кассовый зал, купит билет на электричку «Киев – Жмеринка» и через четыре часа наконец окажется в Виннице. Где все понятно, привычно, знакомо. И где он наконец почувствует себя как дома. Точнее, просто дома.
И действительно, в Виннице Гройсман быстро и без усилий входил в привычный жизненный ритм. По-прежнему рано ложился, крепко спал, рано вставал. Проснувшись, наскоро молился. Затем плотно, с аппетитом, завтракал и почти сразу уходил из дому. Зимой он надевал драповое пальто с вытертым каракулевым воротником и цигейковую шапку. Летом – синий шевиотовый костюм, накрахмаленную, но с уже пожелтевшими пуговицами, белую рубашку и полотняный картуз. Демисезонной одежды у Гройсмана не было. Точнее, была, но надевал он ее нечасто.
Какое-то время – первые полгода или год после выхода на пенсию – Гройсман иногда заходил на прежнюю работу. Потолковать, как он говорил, с хлопцами.
– А, Лев Александрович! – радостно приветствовали его бывшие коллеги, собравшись в одном из кабинетов. – Как жизнь? Как здоровье?
Гройсман рассказывал. Потом с интересом расспрашивал о новостях в отделе.
Однажды в кабинет вошел встревоженный Багно. После ухода Гройсмана он чувствовал себя настоящим, а не декоративным начальником. И вел себя соответствующе.
– Шо такое, Гройсман? – спросил Багно, не здороваясь. – Мы вам шо-то должны?
Раздосадованные бывшие сослуживцы виновато опустили глаза. Гройсман вплотную подошел к Багно и произнес:
– И вам доброго здоровьечка! – Потом улыбнулся и сказал: – Конечно, должны. Записывайте: с неба синицу, в койку девицу, одно порося и три карася.
Багно какое-то время вращал глазами, потом, хлопнув дверью, молча вышел. Сотрудники захихикали. Гройсман пожал плечами и весело спросил:
– Ну шо, хлопцы? Копеечку зарабатываете?
– С таким начальником заработаешь… – жаловались бывшие сослуживцы.
Дождавшись обеденного перерыва, все отправлялись в соседнюю рюмочную. Пили водку и пиво. Закусывали пирожками с горохом.
– Ну, Лев Александрович!.. – чокаясь, говорили бывшие коллеги. – За вас!
– Нема вопросов! – отвечал им Гройсман, опрокидывая стаканчик. – И за вас! Заходите, если что! Звоните…
Коллеги обещали. Но не звонили. И не заходили. Как потом выяснилось, им Багно запретил. Под угрозой увольнения.
Со временем Гройсман на прежнюю работу заходил все реже. Мысли о ней его почти не посещали, да и практической надобности не возникало. Недостатка в деньгах не было. Что же касается потребности в общении, то разговоров с женой, родственниками и соседями Лейбу хватало, чтоб чувствовать себя вполне комфортно.
Глава 10. Гости
Чем бы ни занимался Гройсман на пенсии, больше всего он любил принимать гостей. Поводы были столь же многочисленны, сколь разнообразны: визиты райгородских земляков, советские и еврейские праздники, дни рождения близких. Но самые большие застолья устраивались летом, когда в Винницу приезжали Сема и племянники с семьями. По таким случаям Рива устраивала грандиозные обеды. Приглашали многочисленных родственников, друзей и соседей. Гройсман привозил из Райгорода Лею. Посылал за ней винницкое такси.
Несмотря на домашнюю обстановку, тесноту, а летом еще духоту и жару, гости на таких банкетах были одеты с подобающей торжественностью, можно даже сказать, изысканностью. С поправкой на местный колорит. Женщины сооружали высокие пышные прически или накладывали шиньоны, покрывали лица макияжем выразительных красно-синих оттенков, надевали яркие кримпленовые платья и украшали себя крупными драгоценностями. Мужчины приходили в костюмах, белых нейлоновых рубашках и узких галстуках на резинке. Мальчиков одевали в костюмчики, девочек – в платья и гольфы. В волосы им вплетали яркие пышные банты. Стол был составным. К раздвинутому главному овальному столу приставляли квадратный кухонный, потом еще один, складной, прямоугольный. Составной покрывали скатертями с нахлестом. Поверх скатертей, чтоб не пачкались, клали прозрачную клеенку. Поскольку высота и ширина столов была разной, вся эта конструкция выглядела довольно неустойчивой. Гости сидели на диване, многочисленных стульях и табуретах, часть из которых одалживали у соседей. В двадцатиметровой комнате каким-то непостижимым способом усаживалось человек тридцать, а то и больше. Среди прочего подавали загодя припасенные заморские деликатесы: финскую
