Александр Зиновьев - Смута
Чем больше Мальчик изучал науки по программе, составленной для него самим Сталиным, тем больше он укреплялся в своей уверенности, что с именем Сталина связан исторический крах идеалов коммунизма. Воспитатели из органов, обещали освободить Мальчика и его родственников, дать его семье хорошую квартиру, устроить Мальчика учиться в университет и дать прочие блага, если он откажется от своего прежнего признания. В противном случае, говорили ему, все его родственники, включая родителей, брата и сестру будут уничтожены, а он сам будет подвергнут пыткам, прежде чем его прикончат. Но Мальчик упорствовал. В беспрецедентном поединке между самым могущественным человеком в стране и самым ничтожным первый терпел поражение. Он, как говорится, потерял лицо и приказал применить к Мальчику самые суровые меры физического воздействия. Обучение наукам было заброшено. На Мальчика обрушили такой арсенал пыток, какие не выдерживали даже закаленные ветераны революции и Гражданской войны. Но Мальчик не поддавался. Это было ново для Сталина. Случай приобрел для него принципиальное значение. Этот его противник был не из прошлого. Он не был даже современником Сталина в строгом смысле слова. Он явился из будущего. И поэтому он был неуязвим. Сталин чувствовал это, хотя и не мог сформулировать ситуацию для себя отчетливо.
Отчаявшись сломить непонятного Мальчика, Сталин решил прибегнуть к демагогическому приему, на какие он был великий мастер. Знаете, когда его противники предъявляли к нему претензии, он грозился уйти с поста. Нечто подобное он решил проделать и в отношении Мальчика. Он велел дать Мальчику пистолет, сказал ему, что он, Мальчик прав, что действительно предал идеалы коммунизма и революции и заслужил за это смертную казнь, и предложил Мальчику выстрелить в него, в Сталина. Неизвестно, был заряжен пистолет или нет. Скорее всего нет. Вряд ли Сталин стал бы так глупо рисковать жизнью. Но мальчик этого не знал. Повертев в руках пистолет, он сказал, что не умеет стрелять. Сталин рассмеялся и приказал научить Мальчика стрелять. Мы две недели обучали его стрельбе. Когда он научился попадать в мишень с двадцати шагов, его расстреляли. Прочих членов террористической группы тоже.
— Откуда Вы узнали об этом? — спросил Юрий.
— От одного из моих подопечных в Казанской больнице. Это был бывший чекист, принимавший участие в операции с Мальчиком. Он на самом деле сошел с ума. Иногда на него находило просветление, и он рассказывал много интересного. Жаль, никто не записал его рассказы.
— И много было таких мальчиков?
— Этого никто и никогда не узнает. А зачем подсчитывать?
— Для справедливости.
— Никакой справедливости не было, нет и не будет. Достаточно знать, что такие мальчики были. А если даже их и не было, их надо выдумать.
— Зачем?
— Чтобы будущие Сталины принимали в расчет возможность их явления.
Честный человек должен убить Сталина
Чекист Артузов, который был начальником контрразведки, сам стал жертвой сталинских репрессий. В 1938 году он был казнен. Перед казнью он написал кровью на стене тюремной камеры такие слова: Честный человек должен убить Сталина. Антонов-Овсеенко, автор книги «Портрет тирана» (1980), из которой я узнал об этом факте, написал по поводу приведенных слов Артузова, что ни одного честного человека на Сталина не нашлось. В этом утверждении два пункта вызывают у меня возражения.
Во-первых, употреблять критерии морали в такого рода ситуациях бессмысленно. Нельзя обвинять в нечестности, например, таких людей, которые сознательно служили Сталину и вместе с ним творили свое кровавое дело. А с другой стороны, если верна гипотеза Авторханова, будто Сталин стал жертвой заговора Берии и Маленкова (Загадка смерти Сталина, 1976), то вряд ли на этом основании этих сталинских палачей можно отнести к числу честных людей.
Во-вторых, если Антонов-Овсеенко хотел своим замечанием сказать, будто никто не планировал убить Сталина, то это фактически неверно. Нет надобности говорить о том, какое огромное место в дореволюционной России занимал индивидуальный терроризм. Советская история началась с покушения на самого Ленина и с убийства Урицкого. После революции убийство людей стало настолько обычным делом, что было бы странно, если бы не появились люди, думавшие о покушении на вождей. Такие люди появлялись. Николаев, убивший Кирова в 1934 году, был использован Сталиным, но к идее покушения на Кирова он пришел до этого и независимо от этого. Он хотел стать новым Желябовым (Аелябов один из создателей Народной воли, организатор покушений на царя Александра Второго, повешен в 1881 году). И я ему верю, так как сам преклонялся перед народовольцами, включая Желябова. Покушение на Молотова в Пркопьевске в 1934 году на самом деле имело место. Еще в 1928 году террористы устроили два взрыва в здании ОГПУ на Лубянке.
Сталин становится объектом внимания с точки зрения возможного покушения лишь с того момента, как он стал фигурой номер один в советском руководстве. В намерении убить Сталина обвинялись очень многие, включая Каменева, Зиновьева, Бухарина, Тухачевского, Рютина, Енукидзе, Мдивани и т. д. И было бы наивно думать, будто никому не приходила в голову мысль осуществить это на деле. Разоблачались десятки террористических групп, и не все они были фиктивными. Так, в 1935 году группа студентов в Горьком планировала покушение на Сталина. Они не осуществили свое намерение, но они его имели. Они собирались совершить покушение во время первомайской демонстрации в 1936 году.
Я сам с несколькими моими товарищами (нас было четверо) замышлял убийство Сталина в 1939 году. Наш замысел был наивен и практически неосуществим. Но страстное желание убить Сталина у нас было. Мы готовы были пожертвовать жизнью ради этого. Более того, мы готовы были пойти на заведомо безуспешное покушение, лишь бы факт такого покушения стал широко известным. Мы собирались совершить покушение во время демонстрации на Красной площади. О горьковских студентах и других террористических группах мы не знали. Вариант покушения во время демонстрации напрашивался сам собой как единственно доступный для нас. Наши намерения не реализовались по целому ряду причин. В том же году я был арестован за выступление против культа Сталина. Мне случайно удалось бежать. Целый год я бродяжничал по стране, скрываясь от преследования, — был объявлен всесоюзный розыск, как я узнал впоследствии. Наконец, мне удалось скрыться от голода, нищеты, преследования и одиночества в армии. Во время моих скитаний и в последующие годы мне неоднократно приходилось встречать молодых люд ей, мысли которых в отношении Сталина были сходны с моими. Могу упомянуть в качестве примера Александра Макарова. Он был комсомольским работником в Грузии, был лично знаком с Василием Сталиным, страстно ненавидел Сталина и готовил на него покушение в Грузии.
До смерти Сталина тайная антисталинистская пропаганда была основным делом моей жизни. После доклада Хрущева на XX съезде партии, положившем начало официальной десталинизации страны, все вдруг стали превращаться в антисталинистов, и мой антисталинизм утратил смысл. К этому времени я уже выработал мое понимание коммунистического общества. Я понял, что причины зол советской жизни надо искать не в Сталине и его сообщниках, а в самом коммунистическом социальном строе. Но интерес к Сталину и ко всему, что связано с его именем, у меня сохранился.
В хрущевские годы мне приходилось встречать людей, которые провели много лет в сталинских лагерях за подготовку покушения на Сталина. В частности, в это время я узнал, что почти одновременно со мной в институте, где я учился в 1939 году (это был Московский Институт Философии, Литературы и Истории, сокращенно — МИФЛИ), был арестован студент Романов. Его обвинили в участии в заговоре против Сталина. Он провел в тюрьмах и лагерях 18 лет. Разумеется, в большинстве случаев такие обвинения юридически были несостоятельны. Но были и обоснованные обвинения. И кто знает, сколько тайных замыслов убить Сталина остались невыявленными?! Они канули в вечность вместе с их носителями. Дело не в том, что не нашлось людей, мечтавших убить Сталина и что-то делавших для этого. Они были. Дело в том, что им не удалось выполнить свои намерения по независящим от них причинам.
Проблема покушения на Сталина не есть проблема морали вообще. Она есть часть более грандиозной проблемы — проблемы понимания сталинской эпохи. Важнейшим препятствием на пути объективного понимания этой эпохи является не столько недостаток фактов, сколько ошибки в методах понимания. В частности, сегодняшнее знание и понимание прошлого переносят на само прошлое так, будто оно должно было бы восприниматься таким образом самими деятелями прошлого. Но реальным фактором истории было не то, как и что люди думают о прошлом теперь, а то, как люди тогда понимали и переживали факты своей истории, какие у них были намерения и возможности. Ошибочно с критериями настоящего судить о поведении людей в прошлом. Я, например, стал уже в 16 лет антисталинистом. Но произошло это не потому, что я знал о масштабах сталинских репрессий и возмущался ими. Я об этих репрессиях знал ничтожно мало. Особых сомнений в том, что писали газеты и говорили пропагандисты о врагах народа, у меня не было. Я не относился к этому с полным доверием, но и не стремился их опровергать. Я не разделял общих эмоций по поводу процессов тридцатых годов. Но они и не затронули меня в смысле формирования моего мировоззрения. Последнее сложилось под влиянием наблюдений за жизнью окружающих людей и личной бытовой неустроенности. То же самое было с моими единомышленниками. Мы рано заметили, что вместо обещанного земного рая получается земной ад, и, не умея еще понять сущность и закономерность происходящего, мы персонифицировали причины зла в личности Сталина. У меня вызывало протест также обожествление Сталина. Вначале я вообще не думал о том, справедливо это или нет. Если бы даже Сталин на самом деле был таким, как его изображали, я все равно стал бы протестовать против его культа. Сатана, восставший против Бога, был одним из героев моей юности. Все те молодые антисталинисты, которых мне приходилось встречать в юности, стали таковыми не из-за репрессий. И я лично не встречал ни одного человека, пережившего репрессии, который стал бы убежденным антисталинистом. Мой друг по институту Андрей Казаченков, от которого я в 1939 году больше всего узнал о репрессиях, не был антисталинистом.
