Александр Зиновьев - Смута

Зиновьев Александр

КАТАСТРОЙКА.

Повесть о перестройке в Партграде

Пролог

Раньше Партград был закрыт для иностранцев. Для этого были две причины. Первая причина — в Партграде не было ничего такого, что следовало показывать иностранцам. Было несколько церквей, но они не имели никакой исторической и архитектурной ценности. К тому же все они, кроме одной, самой захудалой, были закрыты. Был старинный монастырь. Но в нем помещался антирелигиозный музей. В Партграде нельзя было найти даже расписной ложки, плошки и матрешки, которые на Западе считаются высшим достижением русской национальной культуры, хотя давно уже изготовляются в Финляндии. На весь Партград был всего один самовар, да и тот находился в краеведческом музее.

Вторая причина, почему Партград был закрыт для иностранцев, заключалась в том, что в нем было много такого, что не следовало показывать иностранцам. Здесь расположены многочисленные военные заводы и училища, химический комбинат, выпускающий не столько стиральный порошок, сколько секретное оружие, микробиологический центр, занятый сверхсекретными исследованиями, психиатрическая больница, имеющая дурную славу в диссидентских кругах. Около города расположены исправительно-трудовые лагеря, тоже известные в кругах диссидентов, атомное предприятие, хотя и предназначенное для мирных целей, однако превратившее целый район в зону повышенной радиации. А главное, что не следовало показывать иностранцам, это убогие жилища, пустые магазины, длинные очереди и прочие атрибуты русского провинциального образа жизни.

С началом горбачевской «перестройки» положение изменилось коренным образом. Оно изменилось не в том смысле, что вид страны и жизнь людей улучшились (они-то как раз ухудшились), а в том смысле, что взгляд высшего руководства на вид страны и жизнь людей ухудшился. Закончился первый период советской истории — период сокрытия недостатков. Начался новый период — период признания и обнажения недостатков. Причем, недостатки стали обнажать не столько для своих граждан, которые об этих недостатках знали и без указаний начальства, сколько для Запада. Можно сказать, что началась оргия любования своими язвами и хвастовства ими перед Западом. Этот перелом совпал с переломом в отношении к Советскому Союзу на Западе. Там стали интересоваться не тем, что было плохого в советском образе жизни, а тем фактом, что в Советском Союзе официально признали наличие плохого, и именно это признание стали считать самым большим достоинством советского образа жизни. Признание советских властей, что в Советском Союзе дела делаются плохо и люди живут плохо, на Западе истолковали как показатель того, что дела в Советском Союзе идут совсем не плохо и люди живут не так уж плохо. На Западе простили Советскому Союзу все зло, случившееся в нем и из-за него, за признание ничтожной доли этого зла.

Тучи советских людей устремились в западные страны, превознося «перестройку» и заодно приобретая дефицитные в Советском Союзе вещи. На Западе стали сравнивать Горбачева с Петром Великим и приписали ему намерение широко открыть двери на Запад. Горбачевское руководство решило подкрепить этот перелом в общественном мнении Запада, организовав поток западных людей в Советский Союз. С этой целью в ЦК КПСС было принято решение превратить Партград в образцово-показательный с точки зрения хода перестройки город (в маяк перестройки) и открыть его для иностранцев. Произошло это при следующих обстоятельствах.

На высшем уровне

Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев, утомившись от реформаторской деятельности, раньше обычного покинул свой рабочий кабинет в Кремле и уехал на свою подмосковную дачу. Он был не в духе и имел на то серьезные причины. Трудящиеся вместо минеральной воды, которую Михаил Сергеевич советовал пить вместо водки, пили самогон и всякого рода одуряющие жидкости. Снабдить трудящихся минеральной водой оказалось труднее, чем водкой. Конечно, трудящиеся могли бы удовольствоваться водой из водопровода. Она у нас не хуже минеральной. Трудящиеся, однако, этого еще не осознали. Тут явный пробел в идеологическом воспитании. Тут тоже реформа нужна. Надо ускорить процесс идеологического воспитания. Конечно, в деле коммунистического воспитания мы опередили Запад. Значит, надо ускорить процесс опережения Запада в деле воспитания. Имеет смысл начать переводить трудящихся на систему самовоспитания, подобно тому, как мы переводим предприятия на систему самофинансирования.

Эта идея несколько улучшила настроение Михаила Сергеевича. Но ненадолго. Он вспомнил о том, что производительность труда стала расти на четверть процента медленнее, чем было намечено, и в западной прессе появились намеки на то, что «великие горбачевские реформы находятся под угрозой срыва». Зачем эти данные опубликовали в наших газетах?! И откуда их взяли?! Заставь, как говорится, дураков Богу молиться, так они рады лоб расшибить. Гласность вещь хорошая. Но надо же и меру знать.

Дома Михаила Сергеевича ждала новая неприятность. Любимая супруга Раиса Максимовна, прозванная обожающими ее трудящимися Горбачушкой, категорически заявила, что она хочет в Париж. По Эйфелевой башне соскучилась. По Лувру побродить захотелось. А главное — годы уходят, ее красота, потрясшая весь мир, вянет. Пройдет еще пара лет, и «Ненька», престарелая супруга бывшего президента Рейгана, опять будет считаться первой красавицей мира. Американцы в этом деле далеко пошли, даже египетскую мумию могут в такой вид привести, что на «Мисс Америкой» станет. А уступать «Неньке» первенство по красоте нельзя ни в коем случае. Это будет грубая идеологическая, политическая и даже военная ошибка. А чтобы держать первенство по красоте, Раисе Максимовне надо обновить гардероб в самых модных магазинах Парижа. Михаил Сергеевич и сам был бы рад посетить Париж, чтобы подкрепить репутацию самого сексибельного мужчины на планете и обладателя самой очаровательной улыбки, — по крайней мере в смысле улыбок мы догнали и перегнали США. Но выкроить для этого пару дней никак не удавалось. Надо было каждый день проводить какую-нибудь реформу, а то и по две и более. И за соратниками надо в оба смотреть. Стоит чуть-чуть зазеваться, как обвинят в перегибах, недогибах и изгибах. И сбросят. И реформы отменят. И похоронят не в Кремлевской стене, а на Новодевичьем кладбище, где-нибудь рядом с Хрущевым, Вот возьмет Михаил Сергеевич в свои руки всю полноту власти, тогда он всем покажет, где раки зимуют.

Размышляя таким образом, Михаил Сергеевич решил пригласить к себе соседа по даче Петра Степановича Сусликова, недавно избранного в секретари ЦК КПСС и возглавлявшего работу всех советских учреждений по надзору за Западом, по воспитанию его в просоветском духе и по использованию его на благо советского народа. Петр Степанович был не только соратником и единомышленником Михаила Сергеевича, но его личным другом. Так что Михаил Сергеевич попросил Петра Степановича заглянуть к нему на минутку поговорить по душам. Пригласил на чашку чая, а не на бутылку водки. Водка в дружеской беседе была бы, конечно, лучше. Но партия объявила непримиримую войну пьянству, И вот выдающиеся партийные руководители вынуждены поэтому во время дружеской беседы довольствоваться самым банальным безалкогольным напитком. Доживи их отцы и деды до этого времени и узнай об этом, они сочли бы это изменой русским национальным традициям и происками масонов и сионистов.

Как уже было сказано, дачи Михаила Сергеевича и Петра Степановича были расположены рядом. В заборе, разделявшем их, была особая калитка, охраняемая с обеих сторон. Охранник, стоявший на территории дачи Петра Степановича, отдал ему честь и дыхнул на него водочным перегаром. Петр Степанович отметил про себя, что тот пил «Столичную». Охранник на территории дачи Михаила Сергеевича тоже отдал честь Петру Степановичу и дыхнул на него водочным перегаром, который напомнил ему «Зубровку». Петра Степановича охватили ностальгические воспоминания о тех временах, когда и они, партийные руководители, «тоже жили по-человечески». Но он взял себя в руки и проследовал в кабинет Михаила Сергеевича.

Разговор по душам

Домашняя работница, точная копия домашней работницы Сусликова (их штампуют что ли в КГБ?!) принесла чай. Петр Степанович, до последнего мгновения надеявшийся, что слово «чай» есть лишь условное обозначение чего-то более серьезного, несколько приуныл. Но виду не подал (партийная выучка!) и реагировал на чай с энтузиазмом поборника трезвой генеральной линии партии. Разговор пошел, естественно, о внутренних трудностях проведения упомянутой линии. Посетовали на то, что пьяницы и бюрократы суют палки в колеса изнутри. Поговорили о внешних трудностях. Посетовали на то, что западные империалисты суют палки в колеса извне. Поговорили о недостатках. Поговорили об успехах. Перешли на ведомство Петра Степановича. Михаил Сергеевич сказал, что на него возлагается особо важная задача. Общественное мнение на Западе — великая сила. А средства массовой информации там вообще суть настоящая власть. Надо их заставить служить нам. Тут нужна особая гибкость. В наше время в коммунистические сказки мало кто верит. Надо дать понять западным обывателям, что и мы в них не очень-то верим, что и мы теперь ко всему подходим практически, можно сказать, прагматически. Они это любят. Подумают, что и мы такие же, как они. И нам это надо использовать.