Бунтарка - Дженнифер Матье

— Когда ты придешь домой? — спрашиваю я, и мне снова хочется плакать.

— У меня свидание с Джоном. Хочешь, я отменю?

— Да. — Вот теперь я точно плачу.

— Вивви, все в порядке? Хочешь, я отпрошусь с работы?

— Мам, я думаю, мы с Сетом расстались. — Слезы льются по моим щекам. — Все так запутанно.

— Ох, милая, я еду прямо сейчас.

Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь успокоиться.

— Нет, нет, все нормально. Я еще не дома. Я иду домой от Люси. Просто приезжай домой, как только сможешь, ладно?

— Ладно. Ты уверена, что не хочешь, чтобы я уехала прямо сейчас?

— Да, — говорю я, делая глубокий вдох. — Я в порядке.

Она заставляет меня пообещать, что я напишу ей, когда доберусь домой, и если мне станет еще хуже, то пойду к бабушке с дедушкой. Но мне просто нужно побыть в одиночестве. Я хочу включить Bikini Kill так громко, как только можно, и свернуться на кровати клубочком, пока у меня не появится достаточно сил, чтобы справиться со всем, что произойдет.

* * *

Мама находит меня в постели, мое горло саднит от рыданий.

Она устраивается рядом со мной и обнимает меня. Она ничего не говорит, просто сидит рядом со мной. Даже Джоан Джетт присоединяется к нам, словно знает, что мне нужна компания. Она сворачивается рядом и урчит как дизельный двигатель.

— Хочешь поговорить? — наконец спрашивает мама.

— Да, — говорю я. Уставившись на закрепленные кнопками постеры музыкальных групп, которые мне нравились в девятом классе, я в общих словах рассказываю о флаерах, о демарше, а потом срывающимся голосом рассказываю о ссоре с Сетом.

— Я чувствую себя ужасно.

Мама вздыхает и садится.

— Что ты ему сказала, повтори еще раз? — просит она.

— Я сказала ему перестать говорить мне успокоиться, — отвечаю я, — Мне плохо из-за того, что я сказала это, но именно это я хотела сказать.

Мама кивает.

— Знаешь, за что я любила твоего папу?

Мои брови удивленно поднимаются. Мы редко говорим о моем отце.

— Конечно, я любила его за многое, но больше всего за то, что знала: я могу сказать ему все что угодно, и у нас все будет нормально. Я могла говорить резко или злиться. И он мог злиться на меня. Такое происходит в отношениях. Люди не идеальны. Но в душе я знала, он любил меня такой, какая я есть. Принимал меня такой, какая я есть. Поэтому он был хорошим человеком.

Я думаю о том, что сказала Люси.

— Сет — хороший человек, — говорю я.

Мама снова кивает.

— Кажется, да.

— Но он не понял. Насчет флаера.

— Он еще учится, — замечает мама. — Дело в том, что у всех мальчиков мозги промыты одним и тем же бредом.

— Кажется, я никогда не думала об этом в таком ключе, — говорю я.

Мама притягивает меня к себе и целует в макушку.

— Вивви, вы в этом разберетесь. Бьюсь об заклад, так и будет.

Я пожимаю плечами, не настолько уверенная в этом.

— Может, да, а может, и нет. В любом случае я все еще не знаю, идти на демарш или нет. — Я грызу ноготь на большом пальце.

— Так это группа «Мокси» призвала к демаршу? — спрашивает мама, и ее голос полон беспокойства. У меня во рту становится сухо. С мамой легко говорить о Сете. Но теперь мы заходим на опасную территорию.

— Да, на флаере была написано «Мокси». — Я стараюсь не встречаться с мамой глазами. — Но никто не знает, кто именно из девочек его сделал.

Я могла бы рассказать маме про «Мокси». Как рассказала Люси. Я могла бы. Но…

— Что-то я ничего не понимаю, — продолжает мама. Я бросаю на нее взгляд, мои щеки краснеют, и я снова отворачиваюсь. — «Мокси» — это клуб? У них есть президент?

— Не совсем.

Если бы она только знала.

Я поворачиваюсь спиной к маме. Если я скажу ей, что начала «Мокси», то заберу его у девочек Ист Рокпорта.

— Ну, демарш — это серьезное заявление, как думаешь? — спрашивает мама, протягивая руку, чтобы погладить меня по волосам. Я застываю под ее рукой.

— Да. — Я решаю прощупать почву. — Думаешь, стоит это сделать? Несмотря на то что директор Уилсон угрожает исключить участниц?

Пауза.

— Это карма такая? — наконец говорит мама.

Я смотрю на нее через плечо.

— Что ты имеешь в виду?

— Я всегда доказывала бабушке и дедушке, что все мои безумные выкрутасы в старшей школе — это способ бороться с системой, — говорит она, качая головой. — И вот теперь ты просишь разрешения участвовать в гражданском неповиновении.

— Думаю, в этом есть доля иронии.

— Еще какая, — вздыхает мама и трет глаза.

— Ты все еще не сказала свое мнение.

Она делает глубокий вдох.

— Мама, которой я хотела быть в девятнадцать, хочет сказать тебе сделать это. Мама, в которую я превратилась, хочет сказать тебе, что мне страшно. Страшно, что тебя могут исключить. Страшно, как это повлияет на твое будущее. На поступление в колледж. Я не знаю, Вивви.

Внутри у меня все обрывается, потому что, в конце концов, только один человек может решить, что мне делать. Я сама.

Я натягиваю покрывало на голову.

— Хочешь побыть немного одна? — спрашивает мама.

— Да. — Я выглядываю и смотрю на нее. Не хочу заканчивать разговор с ней вот так. Уголки маминого рта тревожно опущены, словно она ищет правильные слова.

— Вив, я люблю тебя, — наконец говорит она. — И что бы ты ни решила… что бы ни случилось… Я всегда буду тебя любить и поддерживать.

Я немного расслабляюсь. Мама встает с кровати и выходит из комнаты. Джоан Джетт следует за ней. Я прячусь под покрывалом с телефоном и спрашиваю у Клодии и других девушек, пойдут ли они завтра на демарш? Все отвечают примерно одинаково.

Думаю, да. Но мне страшно.

Марисела пишет в соцсетях, как она устала от того, что парни Ист Рокпорта ведут себя как придурки и обращаются с девушками как с собственностью. Многие с ней соглашаются, но некоторые мальчики начинают писать, что она гребет всех под одну гребенку, начинаются жаркие дебаты. Кира постит картинку Чудо-женщины и цитату Анджелы Дэвис: «Если кто-то посвящает себя борьбе, это должно быть на всю жизнь». Я читаю в интернете, что Анджела Дэвис была темнокожей феминисткой, которую заключили в тюрьму за ее убеждения. По сравнению с этим демарш кажется сущим пустяком.

Я борюсь с желанием написать Сету.

Он мне не пишет.

Через какое-то время мама приносит