Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
Эстер беззвучно ахает: вода вокруг нее вспыхивает неоново-голубым, искрится у ног, словно тысячи звезд. Восторженно вереща, Эстер несется по мелководью. Поднимает брызги. Визжит при виде того, как ее следы на песке заполняются волшебным голубым свечением. Забегает поглубже, отчего вокруг вспыхивает россыпь голубых звезд. Выбегает из волн. Снова вбегает в воду. Звезды у нее в волосах, на коже. Она постепенно успокаивается, старается отдышаться. Замечает водоросли и ракушки, которые вынесло на берег: они тоже светятся. Эстер вертит их в руках. Оборачивает плечи мерцающими водорослями. Будто синие драгоценные камни, держит в горсти сияющие ракушки. Дурачась, вдруг замечает на воде что-то поблескивающее. Разбрызгивая воду, бредет туда. Оказывается, это черное перо. Подставив в переливающейся воде ладони лодочкой, Эстер вылавливает его. Черное, с белыми краями. Сорочье? Эстер припоминает картинки в энциклопедии «Птицы» и мотает головой. Она уверена: это перо черного лебедя. Размахивая пером, Эстер бежит по воде. Тело горит от благоговейного восторга. Хочется что-нибудь прокричать, дать выход своей радости, но Эстер не может придумать нужных слов. Сестры Тюленья Шкура и Лебяжий Пух? Эстер вспоминает, как Аура дулась за ужином, вспоминает недовольный голос сестры. Нет.
— Я Эстер Уайлдинг! — кричит она звездам — и тем, что вверху, и тем, что внизу. А потом бежит дальше, хихикая, — девочка тринадцати лет в неоново-голубом мире, который принадлежит только ей.
Эстер села на диване. Вытерла глаза. Уставилась в стенку. Она до сих пор чувствовала запах крошащихся листьев эвкалипта, видела мерцание моря.
Посидев так, она потянулась к телефону — посмотреть, сколько времени. Полдень. Абелона, наверное, на работе.
Эстер вернулась в спальню. Взяла со столика дорожный бумажник. Достала восемь перьев. Погладила черное опахало, белые края. Зажала перья в руке.
— Я Эстер Уайлдинг, — прошептала она.
Снова убрала перья в бумажник, а бумажник — в сумку. Пусть будут с ней.
Эстер обвела спальню взглядом. Подобрала с пола джинсы. Проверила карманы. Нашла карту, которую нарисовала ей Абелона. Развернув карту, Эстер почти улыбнулась, когда прочитала сделанную Абелоной приписку насчет соседней кондитерской:
Булочки у них — пальчики оближешь!
Подойдя к окну мансарды, Эстер посмотрела на Сортедам: в озере плескались белые лебеди; один из них расправил крылья во всю ширину.
Небо было безоблачным. Эстер заглянула в телефон уточнить прогноз на день. Погода обещала быть отличной.
Эстер подошла к гардеробу и достала чистую одежду.
На первом этаже пустого и тихого дома Эстер отыскала в ящике тумбы, о которую ударилась накануне ночью, блокнот. От осколков вазы не осталось и следа. Эстер нацарапала записку с извинениями и обещанием доставить домой ужин на двоих. Заперев за собой входную дверь, она сунула брелок Космоклуба в карман.
Проходя по мосту Фреденс-Бро (карту Абелоны она держала в руках), Эстер раскрыла объятия бледному солнечному свету и потянулась. Вдохнула. Она возвращалась к себе.
На том конце моста Эстер сверилась с картой, перешла перекресток и мимо Эстре-Анлэг направилась к Королевскому парку.
Проходя в ворота, Эстер следила за линиями на карте Абелоны, прочерченными фломастером. Ярким, чистым цветом. Неоново-голубым.
23
Дорожка на карте Абелоны вывела Эстер через аллею деревьев с густыми кронами к просвету в высокой, аккуратно подстриженной живой изгороди. Над головой перекликались двое воронов. Подняв голову, Эстер остановилась как вкопанная.
Лиден Гунвер, молодая рыбачка, стояла на постаменте, опустив взгляд. Контраст между ней, такой ранимой и беспомощной, и образом Ауры, излучающей радость, был разительным.
Эстер разглядывала неуверенную линию узких плеч, босые ноги и лицо Лиден Гунвер, полное надежды и любопытства. Особый смысл скульптуре придавало отсутствие подразумевавшегося Морского мужа. Его всеведение.
Дурные предчувствия заставили Эстер вонзить ногти в ладони. Что же так нравилось Ауре в истории Лиден Гунвер? Может, она стояла здесь в объятиях собственного тритона?
Припомнив ксерокопии из дневника Ауры, Эстер попыталась извлечь из них хоть какой-то смысл. Девушка из Биналонг-Бей, скованная замерзшей водой. Агнете, увлеченная на дно озера чарами Морского короля. Лиден Гунвер, которую обманом заманил под воду тритон и которая так и не вернулась. Общий смысл всех этих историй был ясен, но какое отношение они имели к Ауре?
Смахивая случайные листья, упавшие к ногам Лиден Гунвер, Эстер подумала: может быть, Аура когда-то делала то же самое? Стояла там, где сейчас стоит она?
Эстер опустилась на скамейку неподалеку от скульптуры и какое-то время сидела, рассматривая идущих мимо людей. Снова подняла взгляд на Лиден Гунвер.
Достав из сумки бумажник, Эстер встала и повесила сумку на плечо. Подошла к скульптуре, несколько раз вдохнула, выдохнула и сунула черное лебединое перо в щель возле босой ноги Лиден Гунвер.
* * *
Покинув Королевский парк, Эстер, следуя карте Абелоны, вышла на яркие, мощенные булыжником улицы, где средневековые башни и романтическая архитектура эпохи Возрождения соседствовали с угловатыми модернистскими зданиями. Она откусила от канельснегля[72], купленного в пекарне, которую порекомендовала Абелона. Пальчики оближешь. От теплой смеси корицы и сахара тело приятно заныло.
— Вам обязательно надо попробовать канельснегль. — Кондитерша, она же продавщица, достала из стеклянной витрины поднос с липковатыми слоеными булочками. — Возьмите вот эту, ведь сегодня среда.
— Обязательно. — Эстер сделала вид, будто понимает, о чем речь. Женщина за прилавком улыбнулась.
— Такие булочки едят по средам. — Она указала на булочку-улитку, в завитках которой виднелась молотая корица. — Они называются онсдагсснегле[73].
Эстер попыталась повторить датское слово.
— Правильно. Улитка, которую едят по средам. — Продавщица опустила булочки в бумажный пакет. Эстер улыбнулась, ощутив странное удовольствие от понимания слова.
Она, задрав голову, рассматривала дома, выкрашенные в тона охры, меда и горчицы — цвета, которые напоминали ей о доме: песчаник, смола, вулканическая почва. По мере того как Эстер углублялась в улицы Копенгагена, перед ней открывался Нюхавн.
Наверное, она забрела не туда, где металась накануне вечером, охваченная паническим страхом. Вдоль причала выстроились яхты. По ту сторону бухты виднелись ряды таунхаусов самых жизнерадостных цветов, будто сияющих на солнце: бледно-голубые, розовые, желтые. Оранжевые, синие, зеленые. Большинство переделаны в рестораны и бары. Мощенные булыжником улицы были полны людей: кто стоял в очереди на прогулку на кораблике, кто сидел под зонтиками на открытой веранде одного из бесчисленных ресторанов.
Эстер достала из кармана карту Абелоны. «Иди вдоль бухты по, как у нас говорят, солнечной стороне». Эстер перевела взгляд с одной стороны бухты на другую. «Салон „Стьерне“ — в цокольном этаже первого же голубого таунхауса. На
